По дороге к жилищу Кьяртана я осмелился спросить его:
— А что, королева, то есть Эльфгифу, она здесь, с королем?
Кьяртан остановился, повернулся ко мне. В темноте я не видел его лица, но голос его звучал серьезнее, чем когда-либо:
— Торгильс, позволь мне дать тебе один совет, хотя полагаю, это вовсе не то, что тебе хочется слышать. Ты должен забыть Эльфгифу. Забыть о ней напрочь, ради твоей же безопасности. Ты не знаешь придворной жизни. Люди, приближенные к высокому месту власти, ведут себя не как все прочие. У них свои, особые, резоны и цели, и добиваются они их, не зная жалости. Сыну Эльфгифу, Свейну, теперь десять лет. Он пошел в отца лицом и манерами, и она питает надежду на то, что наследником Кнута станет он, а не дети королевы Эммы. И она пойдет на все, чтобы добиться этого.
Я попытался перебить его.
— Вот не знал, что у нее есть сын; она никогда мне не говорила.
Голос Кьяртана был беспощаден, он словно и не слышал моего лепета:
— На самом деле у нее два сына. Коль она не говорила тебе о них, тем более, значит, я прав. Их сызмальства отдали на воспитание. Они росли в Дании, а Эльфгифу жила в Англии. А сейчас в ее игре ставка слишком высока — по меньше мере, английский престол. Если она решит, что ты ей помеха, памятуя о том, что было в Нортгемптоне… Я ни в чем тебя не виню, Торгильс. Я просто хочу, чтобы ты понял — Эльфгифу может быть опасна для тебя. И в ней есть беспощадность, поверь мне.
Я онемел. Сначала я потерял Транда, а теперь мое заветное представление об Эльфгифу разбилось вдребезги. Мать двоих детей, самолюбивая королевская супруга, лживая, коварная — это не та милая, пылкая женщина, память о которой я лелеял эти два года.
Голос Кьяртана смягчился.
— Торгильс, скажи спасибо Одину, что ты остался в живых. Ты мог бы лежать трупом вместе со своими товарищами на драккаре. Ты молод, тебя ничто не связывает, а с завтрашнего дня у тебя будут свободные деньги. Завтра я отведу тебя к королевскому казначею, и ты получишь королевский дар. Смотри на желание Кнута избавиться от тебя как на еще один знак — это Один охраняет тебя. Двор — змеиная яма каверз и заговоров, и тебе лучше держаться от него подальше. Ты, верно, думаешь, что король по щедрости своей одарил тебя? Но когда бы те данские корабли, напавшие на вас, подошли бы к Святой реке вовремя, к битве, тогда конунг Кнут вполне мог бы потерять свою корону. А властители не любят знать, что они в долгу перед кем-то.
Это его последнее замечание не имело никакого смысла.
— Не понимаю, как поражение йомсвикингов могло спасти короля. Мы так и не встретились с ним. Мы были для него бесполезны, — сказал я.
— А подумай-ка сам, — ответил Кьяртан. — В последнее время Кнут все меньше доверяет Ульфу. Он боится, что ярл замышляет против него, и твой рассказ о засаде, устроенной йомсвикингам, подтверждает двуличие Ульфа. Его корабли напали на йомсвикингов, зная, что те идут на подкрепление к королю. Они ведь не предполагали, что кто-то из вас уцелеет и принесет эту весть. А получилось так, что засада задержала корабли Ульфа, и они не поспели к решающей битве на Святую реку. Окажись они там, Ульф мог бы почесть себя достаточно сильным, чтобы переметнуться на сторону свеев. А это было бы концом для конунга Кнута.
В тот момент я думал, что в словах Кьяртана есть какая-то чрезмерная низость и гнусность, однако он оказался прав. Вскоре этот нарыв, зревший между королем и ярлом Ульфом, лопнул. Они играли в шахматы, когда Кнут, большой любитель шахмат, сделал неправильный ход. Ульф тут же взял одного из его коней. Кнут настаивал на том, что ход следует переиграть, и это столь разозлило Ульфа, что он вскочил с места, перевернул доску и вышел. Кнут крикнул ему вслед, что он спасается бегством. Ульф же бросил в ответ, что это Кнуту пришлось бы бежать со Святой реки, когда бы дружина Ульфа не сражалось на его стороне.
В ту ночь ярл нашел убежище в роскильдском храме Белого Христа. Но это его не спасло. На рассвете Кнут послал в храм воина из своей ближней дружины с приказанием убить Ульфа. Христиане возроптали, ведь убийство произошло в одном из их храмов. Я же, услышав об этом деле, по-настоящему похолодел. Ульф был женат на сестре Кнута. А если можно убить свояка в борьбе за престол, то насколько же проще стать жертвой обыкновенному любовнику королевы.
* * *
— Мне нужны подробности! — взволновался Херфид. — Из этого может выйти прекрасная сага — «Последняя битва йомсвикингов»! Ты можешь описать мне вождя данов? Какой хулой обменялись они с Трандом? Сошлись ли в единоборстве? Такой поединок очень понравится слушателям.
— Нет, Херфид, все было точно так, как я тебе рассказал. Беспорядочно и жестоко. Я не видел, кто отрубил ногу Транду, и я даже не знаю, кто вел данов. Поначалу мы думали, что они на нашей стороне, идут на помощь к королю. А потом они напали на нас.
Горло у меня болело. Порою оно, утомившись, выдавало «петуха», как у мальчишки переходного возраста.
По счастливому совпадению Херфид плыл на том же корабле, на котором Кьяртан отправил меня подальше от придворных козней. Херфид наконец-то отказался от попыток получить место королевского скальда, и направился обратно на Оркнеи, где у нового ярла могла найтись для него работа.
— Оказалось, у Кнута и без меня хватает скальдов, — сетовал Херфид. — Сигват Тордарссон, Хальвард Харексблеси и Торарин Славослов, не говоря об Оттаре Черном, его любимце. Им вовсе не по вкусу новое состязание. — Вид у него был горестный. — А вот сочини я воистину славную сагу о йомсвикингах, тогда бы меня приветили.
— Я так не думаю, Херфид. Может статься, Кнуту совсем неохота, чтобы ему напоминали об этом случае.
— Ну, ладно… может быть, ты когда-нибудь передумаешь. А пока расскажи-ка мне какие-нибудь ирландские саги, ведь ты жил в той стране и, верно, слышал их, а я, глядишь, вставлю что-нибудь из них в свои повествования. Взамен же я дам тебе еще пару уроков стихосложения и сказывания. Они могут тебе пригодиться, коль ты решишь когда-нибудь зарабатывать сказительством. Ну, а кроме того, так мы скоротаем время на корабле.
Кормчий, везший нас на Оркнеи, спешил. Для такого плавания время было позднее, но кормчий был человеком, везучим на погоду, и корабельная дружина доверяла его суждениям и мореходному искусству. Херфид, напротив, зная больше сотни кеннингов моря и морских кораблей, не имел ни малейшего понятия о морском деле. Он производил необыкновенное впечатление на наших доблестных корабельщиков, расхаживая по настилу, называя это суденышко «конем волны» и «медведем спутанной снасти» и даже «змеем паруса». Когда мы отошли от причалов Роскильде, волны стали «кровлей кита», а зазубренные скалы были «клыками вод». У иного из корабельщиков брови лезли на лоб от удивления, когда он называл нашего бодрого кормчего «альвом челна», и похоже, что кормчий слышал это.
К счастью, когда я уже решил, что Херфида вот-вот бросят за борт за его наглость, мы попали в морское течение у оконечности Кайтнесса. Это было столь же страшно и смертельно опасно, как и все, пережитое мною на море, кроме, может быть, того кораблекрушения в шхерах Гренландии, но тогда я был слишком мал, чтобы запомнить что-либо. Течение, мчась на запад мимо мыса, создавало водовороты и странные излучины, так что стало казаться, будто плывем мы по огромной реке в половодье, а не по морю. Тут я понял, отчего корабельщики так доверяют своему кормчему. Он безошибочно ввел корабль в стремительное течение, храбро бросив судно в стремнину, в самый прилив, и нас понесло вперед, точно щепку в весеннем потоке. Корабль наш то скользил, ниспадая и поднимаясь, то бросало его вперед и вниз, словно засасывало на дно моря, только чтобы снова выбросить, и он замирал на месте и вновь нырял в бездну. Требовалось высочайшее мастерство морехода, чтобы удержать корабль. Сам кормчий стоял у кормила, который Херфид назвал «широколезвым мечом моря», а корабельщики как-то так управлялись с парусом, что мы не теряли ветра, и не было бортовой качки. Мы мчались по грохочущему потоку, и рев прилива оглушал нас.
