— Ты опоздал, — сказал Регор.
— Поздно было уже с первого дня, когда он стал с ней спать.
Невин осторожно снял скорбную ношу с седла и развернул плащ. Он положил ее возле камина и сел рядом. Зашло солнце, и в хижине стало темно. А он все смотрел на нее. Просто смотрел, как будто надеялся, что вот она проснется и улыбнется ему. Вошел Регор с фонарем в руке.
— Я стреножил лошадь, — сообщил он.
— Спасибо.
Торопясь и запинаясь от волнения, Невин рассказал Регору, как все было. Тот слушал, изредка кивая головой.
— Бедная девочка, — сказал наконец Регор. — В ней было больше благородства, чем во всех нас.
— Да. Я убью себя на ее могиле!
— Нет. Я запрещаю тебе это.
Невин неопределенно кивнул головой, удивляясь, почему он так спокоен. Наставник склонился над ним.
— Она мертва, мальчик, — сказал Регор. — Ты должен оставить ее. Все, что мы можем сделать сейчас для Гвенни, — это молиться за нее, чтобы ей было хорошо в том мире.
— Где? — Невин горько ронял слова. — В призрачной Иной Земле? Что это за боги, если они позволили ей умереть и не убили такого негодяя, как я?
— Послушай, мальчик, ты обезумел от горя. И я боюсь за твой рассудок, если ты будешь продолжать терзать себя. И боги тут ни при чем. — Регор мягко дотронулся ладонью до руки Невина: — Давай сейчас пойдем, сядем за стол. Пусть бедная маленькая Гвенни останется лежать там.
Невина спасло то, что он привык подчиняться. Он позволил Регору поднять себя и отвести к столу. Регор подал ему кружку с элем, и он с благодарностью принял.
— Так-то лучше, — заметил Регор. — Ты думаешь, она ушла навечно, да? Быть оторванной от жизни навсегда — и это ей, девочке, которая любила жизнь так сильно…
— А как я еще могу думать?
— Я расскажу тебе правду вместо домыслов. Это великая тайна двеомера. То, о чем ты не должен рассказывать ни одному человеку, если он не спросит тебя об этом напрямик. И тот, кто действительно не относит себя к знающим двеомер, никогда об этом не спросит. Секрет этот состоит в том, что все, и мужчины, и женщины, проживают не одну, а много жизней, снова и снова, раньше и позже, между этим миром и другими мирами. А тогда что это такое — смерть, мальчик? Это рождение для другой жизни. Это правда, что она ушла, но ушла в другой мир, и, я клянусь тебе, там кто-то выйдет ей навстречу.
— Я никогда не думал, что ты способен обманывать меня. Ты думаешь, кто я? Дитя, которое не может пережить горя без заманчивых сказок, скрашивающих тоску?
— Это не сказки. И скоро, когда ты разовьешь свои возможности, ты столкнешься с вещами, которые убедят тебя, что это — правда. А до того — полагайся на меня.
Невин сомневался, но он точно знал, что Регор никогда не будет говорить неправды о двеомере.
— И несмотря ни на что, — продолжал учитель, — она умерла для того, другого, мира, и будет рождена снова, в этом. Я не могу знать, пересекутся ли ваши пути снова. Это им, великим владыкам Судьбы, решать, а не мне и не тебе. Ты еще продолжаешь сомневаться в моих словах?
— Я верю своему учителю.
— Вот и хорошо. — Регор устало вздохнул. — Так как люди верят в горькое легче, чем в сладкое, я расскажу тебе еще кое-что. Если ты снова встретишь ее — то ли в этой жизни, то ли в следующей, — помни, ты перед ней великий должник. Ты обманул ее, мальчик. Я был почти готов выгнать тебя, но это означало бы, что и я не сдержал слова. Если ты намерен искупить свою вину, твоя ноша станет легче. Конечно, приятнее всего было бы сказать тебе, что вы встретитесь вновь. Но подумай, в чем твой долг перед ней? Мальчишка, ты еще плохо знаешь ее. Ты думаешь о ней как о драгоценном камне, породистой лошади, прекрасной женщине, как будто все это ожидает тебя в качестве приза. Но под этим обличьем, этой проклятой красотой скрывается женщина, которая сильнее, чем ты, стремится к двеомеру. Как ты думаешь, почему я брожу вокруг, держа под наблюдением клан Ястреба? Как она может познать таинства двеомера, если не через мужчину рядом с собой? Ты думаешь, почему ты влюбился в нее в тот самый момент, когда увидел ее впервые? Ты чувствовал, малыш, не сознавая того, — это она, вы были предназначены Судьбой друг для друга. — Регор стукнул рукой по столу. — Но теперь она ушла.
Невин почувствовал стыд и боль, волной захлестнувшие его.
— И скоро она должна будет начать все сначала, — безжалостно продолжал Регор. — Маленькое, слепое, несмышленое дитя: годы пройдут, прежде чем она научится говорить и держать ложку в руке. Она должна будет повторить весь путь, и это в то время, когда королевство нуждается в каждом знающем двеомер. Глупец! К тому же еще неизвестно, где будешь ты сам. Вот что ты натворил!
Невин не выдержал и заплакал, уронив голову на руки. Регор поспешно поднялся и положил мягкую ладонь ему на плечо.
— Прости меня, мальчик, — сказал Регор, — Давай думать о том, как мы устроим похороны. Не убивайся так. Послушай, ну прости меня.
Еще долго Невин не мог успокоиться. Утром они отнесли тело Бранвен в лес, чтобы предать ее земле. Невин чувствовал смертельную усталость, когда помогал рыть могилу. Он поднял ее на руки в последний раз и бережно опустил в могилу, затем положил рядом все ее драгоценности. Ради другой жизни или нет, он не знал: но он хотел похоронить ее с почестями, как принцессу. Они сделали холмик и сложили пирамиду из камней — чтобы животные не разорили могилу. Вокруг на много миль простирался безлюдный и безмолвный лес. Она была похоронена далеко от своих предков. Положив последний камень на вершину пирамиды, Регор воздел руки к солнцу.
— Все кончено, — произнес он. — Пусть отдыхает.
Невин опустился на колени у основания пирамиды.
— Бранвен, любовь моя, прости, — произнес он, — если мы когда-нибудь встретимся снова, клянусь, все будет по-другому. Я не найду покоя, покуда не искуплю свою вину. Клянусь тебе!
— Замолчи! — рассердился Регор. — Ты не знаешь, что обещаешь.
— Я все равно клянусь в этом. Я не успокоюсь, пока не исправлю сделанного.
С ясного неба послышался раскат грома, второй, третий, — сильные глухие удары, гулким эхом прокатившиеся над лесом. Регор отпрянул назад, его лицо побелело.
— Ну вот, — произнес он. — Великие приняли твою жертву.
После грома вокруг стало невыносимо тихо. Невин поднялся, трясясь как в лихорадке. Регор наклонился и поднял свою лопату.
— Вот так-то, мальчик, — сказал он. — Клятва есть клятва.
Лес покрылся золотом и багрянцем и задули северные ветры, когда к ним в гости пожаловал гвербрет Мэдок. Невин возвращался из лесу, где он собирал дрова на зиму. Прекрасная черная лошадь со щитом, висевшим у седла, щипала траву перед хижиной. Он бросил вязанку дров и побежал в дом: за столом сидели Мэдок с Регором и пили эль.
