— Я услышал достаточно, малышка. Этого мерзкого ублюдка следует выпороть и повесить, если хочешь знать мое мнение. Интересно, смогу ли я отправить его к какому-нибудь лорду, чтобы свершилось правосудие?
— Не здесь. Здесь все лорды — его родственники.
— И кроме того, кто мне поверит, если я приду к ним с рассказами о двеомере? Впрочем, в этом королевстве есть и другие формы справедливости.
Взглянув на Саламандра, Джил увидела его гнев как туманные, горящие на лице языки пламени. Она снова отвернулась. Тем не менее, это видение вызвало из памяти другой образ.
— Это тебя я видела какое-то время тому назад? Я видела на небе эльфа, объятого серебряным огнем.
— Да, это был я, правильно. Но ты видела не меня. Не совсем. Называй лучше это моим образом.
Джил кивнула, мысль снова ускользнула от нее. Почему Саламандр так злится на Перрина? Казалось, ей следует знать ответ. Саламандр как раз закончил привязывать ее скатку к седлу, и вдруг замер и склонил голову набок, прислушиваясь. Прошло несколько минут прежде чем Джил услышала стук копыт: сюда быстро приближались три лошади. Проскакивая между деревьями, Перрин подъехал с двумя гнедыми жеребчиками. Когда Саламандр пошел ему навстречу, Перрин спешился и побежал вперед.
— Ты кто? — закричал Перрин. — Джил, что ты делаешь?
Она слишком сильно дрожала, чтобы говорить, но ее оседланный и навьюченный конь служил очевидным ответом. Перрин хотел броситься к Джил, но Саламандр встал у него на пути. Лорд замахнулся на него открытой ладонью, собираясь дать наглецу пощечину. Внезапно везде вокруг Перрина появилась толпа простейших духов. Их набралось около сотни. Они кусали его, щипали, били ногами и руками. Они набросились на него, как собаки на брошенную им кость. Перрин дико орал, слепо отбиваясь от врага, которого не видел, и наконец свалился наземь, вздрагивая и вскрикивая.
— Достаточно! — приказал Саламандр.
Духи исчезли, бросив Перрина скулить на земле.
— Вот так-то лучше, собака! — рявкнул Саламандр. — Ты, гнусный отпрыск клана Волка, конокрад и женокрад!
Он поднял одну руку и стал монотонно напевать какие-то эльфийские слова. Внезапно Джил увидела зелено-серое свечение, которое текло вокруг Перрина — нет, оно исходило от Перрина, который погрузился в облако света. Из него тянулись длинные щупики, состоящие из дыма, которые охватывали ее саму. Джил внезапно поняла, что стоит в таком же облаке, но только бледно-золотистого цвета.
— Ты видишь это, лорд Перрин? Ты видишь, что ты делал?
Перрин перевел взгляд с Джил на себя и назад на Саламандра, затем внезапно застонал и закрыл глаза руками. Гертсин проговорил еще несколько эльфийских слов и щелкнул пальцами. У него в руке появился золотой меч, который казался сделанным из затвердевшего света. Он взмахнул им, разрубая ниточки, привязывавшие Джил к Перрину. Световые линии щелкали, как разрезанные веревки, которыми стреноживают лошадей, и отлетали назад к Перрину. Лорд отчаянно кричал, но Джил чувствовала, как сознание и воля возвращаются к ней, а вместе с ними — и отвращение, и ненависть к этому человеку, который обуздал ее, точно дикую лошадь. Когда Саламандр снова запел, монотонно и заунывно, мерцающие облака и меч исчезли. Перрин поднял голову.
— Не надо на меня так смотреть, любовь моя, — прошептал он. — О, клянусь самим Керуном, я люблю тебя! Неужели ты меня оставишь?
— Конечно, оставлю, ублюдок! Никогда в жизни не хочу тебя больше видеть! В моей богом проклятой жизни!
— Джил, Джил, умоляю тебя, не уходи! Я люблю тебя!
— Любишь? — она почувствовала, как ненависть горит у нее во рту. — Плевала я на твою любовь!
Перрин расплакался. Этот звук показался ей прекрасным. Саламандр с трудом удержался от желания пнуть его ногой.
— Послушай, ты! — рявкнул он. — Из жалости скажу тебе одну вещь: ты должен прекратить воровать женщин и лошадей, иначе это убьет тебя. Ты меня слышал?
Перрин медленно поднялся на ноги, чтобы посмотреть в глаза гертсину. Лицо лорда постоянно меняло выражение, словно он отчаянно пытался отыскать свое утраченное достоинство.
— Я не знаю, кто ты, — прошептал Перрин. — Но я не должен здесь оставаться и позволять тебе лить уксус на мои раны. Я не могу остановить тебя. Ты увезешь с собой Джил… поэтому уезжайте. Ты меня слышал! Убирайтесь! — Его голос звучал все громче: — Убирайтесь! Оба!
Затем он снова разрыдался и упал на колени.
— Очень хорошо, — Саламандр повернулся к Джил. — Давай оставим этого хнычущего придурка тому правосудию, которое ему уготовили боги.
— С радостью.
Они сели на лошадей, окруженные толпой счастливых простейших духов. Большой черный гном с пурпурными пятнами бросил поводья вьючной лошади Саламандру и исчез. Джил обернулась и увидела вытянувшегося в траве Перрина, который все еще рыдал в море качающегося изумруда, а его серый в яблоках конь с беспокойством терся мордой ему о плечо. Ничто не приносило ей такой радости, как его боль. Целую милю они ехали молча, пока не выбрались из зарослей на глинистый тракт, который в Кергонни считался дорогой. Там Саламандр остановил коня, жестом показал Джил сделать то же самое, а затем повернулся в седле и с искренним беспокойством осмотрел девушку. Она могла только тупо глядеть на него в ответ.
— Как ты себя чувствуешь, Джил?
— Изможденной.
— Скоро силы восстановятся.
— Хорошо бы. И мир будет стоять на месте?
— Что? Что с ним сейчас происходит? С миром?
— Ну, все… не то чтобы туманно, не совсем, но ничто не стоит на месте… И эти цвета… все такое яркое и мерцает… — Она колебалась. К тому же приходилось восстанавливать утерянный навык формулирования мыслей. — Видишь ли, у вещей нет границ. Все горит и сливается. И больше нет времени. Подожди, это неправильно. Но это так.
— О, боги! Что с тобой сделала эта вошь?
— Не знаю.
— Прости, это был риторический вопрос. Проклятье, Джил, это очень серьезно.
— Догадываюсь, спасибо. Я когда-нибудь снова смогу видеть мир таким, каков он есть?
— Ты хочешь спросить, увидишь ли ты его когда-нибудь привычным? Потому что сейчас ты как раз видишь мир таким, каков он есть на самом деле, моя дикая голубка. Раньше ты видела только темную, мертвую, мрачную и обманчивую поверхность. Как и большинство людей.
— Но эти цвета и то, как все двигается…
— Достаточно реально. Впрочем, это действительно очень неудобно. Боги милостивы, дикая голубка. Они позволяют большинству людей видеть только то, что им требуется видеть, и скрывают от людских глаз истинную красоту. Если бы они этого не делали, то мы бы все голодали, потому что даже простое действие, например, срывание яблока с ветки, становилось бы важнейшим и зловещим событием.
— Не могу в это поверить.
