И теперь Кейт пропала. Если с ней что-нибудь произошло, он должен винить лишь себя самого. Ее нужно было отправить назад в тот самый миг, когда он заметил среди гостей коварного Сабира... Однако в таком случае он нарушил бы собственное прикрытие; кроме того, ему и в голову не приходило, что кто-то посмеет напасть на посланника – пусть и столь юного – на таком людном приеме, да еще в День Именования.
Он приказал себе успокоиться. Быть может, Типпа сумеет вразумительно объяснить, почему вернулась домой одна.
– А где Кейт?
На него смотрели ясные перепуганные глаза.
– Она... осталась позади. Там случилось что-то, но она не объяснила, что именно. Она так рассвирепела... А принцы... они были такими любезными со мной, но Кейт поссорилась с ними... и заставила меня самостоятельно возвращаться домой.
От девушки пахло вином, румянец щек и блеск глаз говорили: она пьяна. Внимательные компаньонки никогда не позволили бы ей напиться. И какие это принцы были с ней любезны? Семьи не слишком жаловали претендентов на давно уже пустовавшие престолы, а все принцы, с которыми Типпа могла повстречаться в Ибере, принадлежали к этой разновидности. Кейт – девушка разумная; предвидя неприятности, она заставила Типпу оставить бал и отправила ее домой.
Но что случилось потом? Она вернулась назад разбираться с принцами? Одинокая девушка в незнакомом ей городе, в доме, принадлежавшем закоренелым врагам ее Семьи более сотни лет? Способна ли она на такой поступок?
Нет. Кейт – разумная девушка. И случиться могло что угодно, только не это.
Типпа казалась слишком пьяной, чтобы от нее можно было добиться какого-либо толку. Однако Дугхалл надеялся, что ради Кейт она все-таки скажет хоть что-то полезное. Надо увести ее в дом, разбудить посольского лекапевта – пусть даст ей чего-либо отрезвляющего. Тем временем надо поднять службу безопасности и послать своих людей на улицы. В приватную часть дома Доктиираков не проникнешь без войска, а в столь поздний час, когда почти все гости уже разошлись, он не сумеет подыскать сколь-нибудь разумного предлога даже для того, чтобы его пустили в Парадные Залы. Но можно послать доверенных людей Дома Галвеев незаметно осмотреть окрестности.
Мешало одно: он жестко ограничен в своих поступках и не имеет права выдать секрет, который должен хранить, презрев все остальное. Дома, на островах, он все перевернул бы вверх дном в поисках девушки, не страшась никаких укоризн. Но здесь, в Халлесе, в посольстве, большая часть персонала которого набрана из местных, что сулило по меньшей мере одного шпиона, он не смел решиться на это. Дело даже не в том, что Дугхалл не желал, дабы в конце концов его колесованное и четвертованное тело было выставлено на обозрение на городской площади – хоть это действительно малоприятная перспектива. Если выйдет наружу его секрет, он рискует выдать Соколов, он поставит под угрозу сами Тенеты и не выполнит долга, возложенного на Хранителя.
Если бы только ему пришло в голову заранее угадать расположение безопасной комнаты, а уж коль такой не существовало – создать ее!
Увлекая Типпу к комнатам лекапевта, он почем зря костерил собственную беспомощность. Да, он сделает все возможное, но только все, на что он способен, ничем не поможет девочке – если она сейчас в настоящей беде. По коже его забегали мурашки, воздух сотрясала непрестанная пульсация чар чужого Волчьего семейства – значит можно опасаться самого худшего.
Глава 5
Кейт узнала улицу, по которой сейчас шла. Еще два квартала, а может быть, три, и она окажется у посольства. Почти дома, почти в безопасности, почти там, где можно будет рассказать Семье и о Доктиираках, и о Сабирах... Быть может, в своей комнате она сумеет избавиться от зловещего грохота, ударявшего в череп. Быть может, там она сумеет избавиться от ощущения, что за ней следят и что с подветренной стороны кто-то движется ей наперерез. Не единожды она застывала и принюхивалась к воздуху, и всякий раз ветер приносил ей лишь насыщенные запахи помоев да немытых тел пьянчуг и шлюх; всякий раз ее друг ветер дул со стороны дома, а не оттуда, откуда нечто... или некто следовал за ней. Она чувствовала эту слежку, ибо не слышала ничего подозрительного, и не видела ничего, что выходило бы за пределы обычного.
Однако ощущение не исчезло, сквозь туман за ней следили глаза. И глаза эти были острее ее собственных.
Кто-то бежал к ней. Именно к ней – она понимала это нутром. Только нутром. Остальные ее чувства ослепли. Но нутро говорило о многом. Бег не был случаен, а отношение к ней бегущего можно было приравнять к арбалетной стреле, выпущенной прямо в сердце.
Опасность. Предательство. Смерть.
Подвязав подол платья к корсажу, за которым пряталась рукоять кинжала, Кейт припустила по ближайшей боковой улице, насколько возможно контролируя погоню – безмолвно, отчаянно, быстро, совсем по-мужски. Единственная ее цель – избежать пленения. Мир Кейт сузился теперь до собственных движущихся ног и рук... до ступней, касающихся коварной, неровной мостовой, до препятствий, способных замедлить бегство. Страх вновь погнал по венам певучую кровь. Трансформация гналась за ней с той же скоростью, что и преследователь, следивший за каждым ее движением и поворотом... преследователь, невероятным образом догонявший ее. Наемный убийца? Враг Галвеев, заметивший, как она покидала бал, и опасавшийся упустить счастливый случай?
Она метнулась влево, вправо и снова влево, наугад выбирая улицы незнакомого города. На бегу повалила в канаву пьянчугу; выругавшись, он упал, успев на какой-то миг вцепиться в ее юбку, прежде чем она вырвалась. Приключение это стоило Кейт шага – может быть, с половиной – в забеге, который она и так проигрывала. Страх возрастал. Она прибавила скорость, борясь с Трансформацией, не желая подчиняться предательству тела; в столь людных местах оно означало бы верную смерть. Туман, только что бывший ее союзником, превратился вдруг во врага, делавшего опасным каждый шаг. Ей хотелось спрятаться, стать частью Халлеса – а не его антиподом. На задворках ума нечто шептало: люди —и, напуганная, на пределе возможностей своего человеческого тела, думая лишь о том, что было позади, а не впереди нее, она совершила ошибку.
Выдыхавшийся аромат духов на верхней губе позволил ей уловить запах людей. Многих. Мужчины и женщины —донеслось изнутри – с той стороны. И она направилась на этот запах вдоль по извилистой улочке, почему-то сужавшейся.
Она стала молиться, чтобы стены домов по обе стороны от нее вновь отодвинулись друг от друга. Чтобы она могла уловить движение воздуха из открытого продолжения улицы. Этого не случилось. Воздух замер, проход становился все уже, и, наконец, она ощутила, что ее разведенные руки способны прикоснуться к обеим стенам. Теперь она слышала людей впереди. Они смеялись. Голоса были негромкими, с ноткой осторожности. Мужские голоса. Однако она чуяла и запах женщины. Мускус соития, железный вкус свежей крови. Свет луны потерялся где-то вверху за домами, и только глаза Карнеи позволяли ей еще видеть что-либо и бежать. Преследователь не замедлял шаг. Она слышала, как он поворачивает позади нее. Как сумел он подобраться так близко? Как это он так ловко угадывает ее движения? У нее не было времени думать об этом.
