— Теперь их решение стало законом, и неисполнение его подлежит наказанию по законам Матрина и Вуали. — Он вновь прикоснулся к узлу. — Я свидетельствую, запоминаю, записываю.
Когда палец его стукнул по узлу в третий раз, тот развязался словно бы по волшебству, однако Кейт знала, что такие узлы вяжутся с секретом.
Кейт повернулась к Яну и Хасмалю:
— Развяжите Ри и отпустите его.
Ни тот, ни другой не проявили особого энтузиазма, однако подчинились.
Ри встал на ноги, стряхнул налипший на лицо пепел и принялся растирать затекшие запястья. Он поглядел на Яна; казалось, раздиравшую обоих братьев ненависть можно было буквально пощупать. Кейт обязалась держать Яна под своим контролем, гарантировав это собственной жизнью… хотелось бы ей знать, хватит ли любви Яна к ней на то, чтобы через силу повиноваться ей, или же он пожертвует ею, чтобы добраться до Ри.
Глаза Ри также сулили Яну смерть. Он улыбнулся, скривив напряженную и уродливую гримасу, едва скрывавшую ярость, и направился к Янфу и парниссе.
Капитан проговорил:
— Не предпочтешь ли ты, парата, первой подняться на корабль?
Кейт опасалась оставить своих спутников даже теперь, когда их защищало данное капитаном слово. Взглянув на возвышающийся позади них береговой гребень, она сказала:
— Мне бы хотелось в первую очередь доставить на борт нашего раненого. Зеркало мы с Хасмалем и Яном принесем сами.
Капитан усмехнулся.
— Как вам угодно.
И Кейт повела всех, кто был на берегу, назад по холмам, к ожидавшим их Джейти и Зеркалу Душ, гадая, насколько тяжелым испытанием окажется для нее предстоящее путешествие.
Глава 7
Шейид Галвей, претендент на место параглезаат Семейства Галвеев, ввел свою свиту — дипломатов, торговцев и Волков в великолепный Пальмовый Зал Дома Сабиров. Он стал первым из Галвеев, вступившим под кров этого Дома в качестве гостя после четырехсотлетнего перерыва, и хотя он представлял не Великий род Галвеев Калимекки, а ветвь Черианов, обитавшую в Маранаде на острове Гофт, факт этот и сам он, и принимавшие его Сабиры всячески замалчивали, словно желая забыть о нем. Он опустился в огромное золоченое, слоновой кости кресло в конце длинного стола и важно кивнул двоим мужчинам, сидевшим напротив в креслах подобающего их сану великолепия. Один из них, параглез Семейства, Грасмир Сабир, напоминал старого и величественного льва; другой, приятной наружности золотоволосый молодой человек, по имени Криспин Сабир, улыбнулся ему теплой и открытой улыбкой, сразу понравившейся Шейиду. Оба Сабира персонально приветствовали каждого члена делегации перед тем, как перейти в Пальмовый Зал; теперь наконец Грасмир дал знак, и собрание началось.
— Мы должны обсудить старое и новое дело, — начал Грасмир с сухой улыбкой. — Корни старого уходят в прошлое на четыреста пятьдесят лет, и по-моему, нам следует уладить его прежде, чем мы перейдем к тем вещам, которые интересуют нас непосредственно в настоящий момент. — Сидевшие вокруг стола Галвей и Сабиры также принялись улыбаться. — Как правящий глава Семейства Сабиров я могу сказать, что пора наконец положить предел старинному спору.
Ну что ж, приступим. Семейные анналы сообщают нам о споре между Аратмадом Карнеем и его партнером Пертианом Сабиром из-за приданого дочери Аратмада, которая должна была выйти за сына Сабира, когда оба они достигнут брачного возраста — во время обручения они были еще несмышлеными детьми. Пертиан обвинил Аратмада в умалении достоинств его сына, выразившемся в слишком небольшом, на его взгляд, приданом; Аратмад утверждал, что сын Пертиана уродлив и тощ и что предложил ему свою дочь лишь потому, что является другом Пертиана и считает, что в ином случае тот вообще не найдет для своего сына подходящей невесты. Споры породили взаимную обиду, партнеры разделили свое дело: по всем свидетельствам, они занимались черной магией самого низкого пошиба, и — хотя история здесь не называет виновного — один из них наложил заклятие на бывшего друга. Сабиры всегда придерживались мнения, что сделал это Аратмад Карней.
Шейид кивнул:
— Ну а Галвей утверждали, что заклятие накладывал Пертиан Сабир.
Те из сидевших вокруг стола, кто впервые слышал эту историю, принялись качать головами.
— И это повлекло за собой четыреста пятьдесят лет войны между Семьями?
Шейид и Грасмир обменялись с противоположных концов стола взглядами и понимающе усмехнулись. Грасмир кивнул Шейиду, и тот пояснил:
— Ну, не совсем. Сами Пертиан и Аратмад скончались из-за наложенного заклятия; один от его непосредственного воздействия, второй от того, что история называет ревхахом — по-видимому, своего рода магической отдачей, возникающей при обращении к чарам.
Сам он прекрасно знал, что такое ревхах , и предполагал, что и Грасмиру это небезызвестно: нельзя быть главой Волков Семьи, не имея представления об их сильных и слабых сторонах. А подверженность ревхаху являлась именно таким слабым местом — и в значительной степени. Тем не менее во все времена необходимо было сохранять осторожность и видимость неведения. Отсутствие улик, изобличающих в применении магии, спасло не одну жизнь.
Один из младших Сабиров спросил:
— Но если погибли оба главных участника ссоры, почему вражда продолжалась?
Ответил Грасмир:
— Потому что заклятие поразило и обоих детей, хотя и не в явном виде. Последствия проявились, когда оба они вступили в брак и обзавелись детьми, которые оказались Шрамоносными. Кто-то назвал это увечье проклятием Карнея. Дети оказались оборотнями. Опасными, смертоносными, непредсказуемыми созданиями. Калимекка уже тогда праздновала День Младенца, посвященный богу Гаэрвану, и всех Шрамоносных детей приносили в жертву. Только Сабиры и Карнеи (ответвление Семьи, слившееся позже с Галвеями и поглощенное ими) пренебрегали с тех пор своими гражданскими обязанностями. Они прятали своих детей и позволяли чудовищам расти и размножаться.
Грасмир Сабир вздохнул и скорбно качнул головой:
— Обе Семьи до сих пор несут в своих жилах Увечную кровь. И столь длительная война между Семействами на самом деле разразилась из-за Шрамоносных детей.
Сидевшие за столом помрачнели; даже спустя тысячелетие после жуткой Войны Чародеев ее магические последствия были очевидны всякому, кто рисковал отправиться в порт и поглазеть на используемых на кораблях Шрамоносных рабов или стать очевидцем казни глупых чудовищ, считавших себя людьми и осмелившихся нарушить границы Иберы. Никто из истинных людей не мог забыть о том, что после окончания войны Шрамоносные ловили тех, кто имел человеческий облик, и уничтожали всякого, кто попадал им в лапы. И одна лишь мысль о том, что в их собственных Семьях находились такие родичи, которые вопреки гражданскому долгу оставляли жутких уродов в живых, ужасала присутствующих.
Грасмир поочередно оглядел всех сидящих за столом, а потом вздохнул.
