— Я настаиваю, — упрямо сказала Алта.
— А я — против. Тем более что целая толпа сопровождающих стражников привлечет ко мне нежелательное внимание. И все, на этом обсуждение закончено.
— Ты ничуть не изменился, — промолвила Алта. — Как был поперечником, так им и остался.
Лицо у нее было недовольное, но Даниил знал, что вот сейчас она наверняка почувствовала облегчение. Видимо, эти стражники ей действительно были нужны. Все-таки схватка с Магнусом — не визит на деревенскую вечеринку.
— Точно, — почти весело подтвердил Даниил. — Каким был, таким остался. А ты на что рассчитывала?
— Но чем-то еще я тебе помочь смогу?
В самом деле? Чем она ему еще могла помочь? Она и так сделала гораздо больше, чем он надеялся.
— Кофе у тебя хороший, — сказал Даниил. — Прикажи-ка своим прислужникам принести еще кофейничек. Вот этого в дороге мне будет не хватать.
— И это все? — сказала Алта.
— А что может быть еще?
Их взгляды встретились.
Даниил подумал, что знает, о чем бы ей еще хотелось поговорить. Об их отношениях, о ее прошлом предательстве, которое лично для него, по прошествии стольких лет, не имело ровно никакого значения. Это тогда, на собрании великих магов, ему жутко хотелось встретиться с ней лицом к лицу. Вот тогда бы он ее мог запросто придушить. А сейчас, по прошествии двух сотен лет, имело ли это хоть какое-то значение?
Отношения? Стоило ли говорить о будущем, если для него, вероятнее всего, будущее так никогда и не наступит? И значит, сейчас лучше всего об этом не говорить. Хотя бы для того, чтобы не будить несбыточных надежд.
О путник, зачем ты сюда явился? — прогрохотала сидевшая над воротами огромная каменная горгулья.
— Разуй глаза, — крикнул в ответ Безымянный. — Не видишь, что ли?
— Отвечай как положено, иначе не пущу.
— Я отвечу, — сказал Безымянный. — Но потом, после того как войду в замок, учти, тебе придется плохо. Ты меня знаешь.
Не хотелось ему, ну просто не хотелось сейчас затевать всю эту канитель с вопросами и ответами, поскольку она занимала достаточно много времени. Задание было выполнено, причем блестяще, без сучка и задоринки. Значит, осталось только получить заслуженную награду и отправиться на все четыре стороны.
— Я страж замка, — возвестила горгулья. — У меня есть обязанности, которые я должна исполнять точь-в-точь, иначе меня признают недостойной охранять ворота замка великого мага.
— В разумных пределах, — сказал Безымянный. — Неужели ты не знаешь, кто я такой?
— Знаю.
— И в чем же дело? Зачем все эти глупые вопросы? Зачем именовать меня "путником"?
— Так положено.
— Я считаю это ересью и глупостью.
— Ты, между прочим, не являешься тем, кто устанавливает правила придворного этикета. Что, съел?
Безымянный кинул на горгулью задумчивый взгляд.
Кстати, кто мешает ему вот сейчас отрастить крылья, подлететь к этой образине и хорошенько дать ей по физиономии. По этой каменной… М-да, вот именно по каменной.
И кстати, эта паршивка о своей неуязвимости знает. Иначе не вела бы себя так нагло.
— Ну, приступим к вопросам-ответам? И вообще, кажется, ты спешил?
Безымянный едва не заскрипел зубами от злости. Однако иного выхода и в самом деле не было. Особенно если учесть, что там, за воротами замка, его ждала самая настоящая свобода. Так почему бы ради нее, учитывая, сколько он за нее заплатил, не ответить на пару десятков идиотских вопросов?
— Ладно, — сказал он. — Давай, валяй. Пусть я буду путником. Что там следующее?
Горгулья уже открыла рот, чтобы ему ответить, но как раз в этот момент выпорхнувший из-за стены замка адский нетопырь опустился ей на плечо и что-то запищал прямо в ухо.
Выслушав его, горгулья с сожалением промолвила:
— Ладно, проходи. На этот раз обойдемся без вопросов. С тобой желает срочно поговорить визирь.
Безымянный улыбнулся.
Ага, значит, Господин уже знает о том, что он выполнил его задание.
Тем лучше, тем лучше…
Ворота замка со страшным скрипом распахнулись. Открывавшие их створки скелеты, закончив свое дело, отошли в сторону и принялись вполголоса обсуждать цены на костяную муку и достоинства различных скрепляющих костную ткань составов.
Безымянный почувствовал удовлетворение, которого не ощущал уже давно.
Как же, ведь перед ним открыли обе створки ворот.
Насколько он помнил, такой почести за последние сто лет не оказывали никому.
И значит, все верно. Ни одна жертва, даже смерть музыкоеда, не была принесена напрасно. Он получит обещанное. Для этого надо всего лишь войти в ворота, преодолеть несколько коридоров и положить к ногам Господина свиток с именем мага.
Так чего же он медлит?
Проходя через ворота, Безымянный едва удержался от того, чтобы не припустить бегом. При желании он мог оказаться в тронном зале Господина уже через минуту. Однако приличествует ли так спешить победителю и уже почти свободному человеку?
Конечно, нет. Достоинство и спокойствие, спокойствие и достоинство. Вот лозунги, которые отныне будут управлять его поведением.
Он все-таки обернулся и посмотрел на то, как закрываются ворота. Двигавшие их створки скелеты вполголоса ругались и сетовали на то, что Господин не менял облик своего замка вот уже добрых пятьдесят лет. А значит, не мешало бы ему как можно скорее это сделать. В конце концов, им давно уже надоели собственные тела.
А выше, над воротами, маячила здоровенная задница горгулий, и, взглянув на нее, Безымянный вдруг сообразил, что он сделает, как только выйдет из дворца, для того чтобы начать новую жизнь.
Самым-самым первым делом. Конечно, для этого ему придется придать своей правой ноге максимальную твердость, на которую способно его тело, причем, возможно, даже этого будет недостаточно. И все-таки он сделает то, что задумал, а потом быстренько отрастит крылья и очень-очень шустро смоется.
Представив, как это все будет, Безымянный тихо хихикнул и, быстрым шагом преодолев небольшую площадь перед входом в главное здание дворца, вступил в галерею, именуемую парадной.
Визирь ждал его в самом конце этой галереи. Скрывающий его лицо капюшон был, казалось, опущен ниже обычного, словно бы визирь внимательно рассматривал полы своего плаща, пытаясь определить, не сильно ли они обтрепались. Хотя, возможно, делалось это еще и для того, чтобы Безымянный гарантированно не мог рассмотреть выражение его лица.
Впрочем, кто мешает представить то, что нельзя рассмотреть, да причем еще и в несколько преувеличенном виде?
