— Но этот скот, — продолжал Родди, — принадлежит Реду Парвитту. Старина Ред устал платить мне за перегон, так что как раз сейчас решил гнать его на рынок сам. Платит мне только за то, что я держу его скотину, пока с востока подойдут остальные гурты. Ну, они-то подошли этой ночью, но сегодня утром, как раз когда Ред и его парни собирались выехать, все их лошади пали. Получилось, Ред перехитрил сам себя. Он же не может гнать скотину куда бы то ни было пешком, а значит, вынужден платить мне за каждый день. Я стану хозяином каждой десятой его коровы к тому времени, как он пригонит свежих лошадей с переправы Джоллума.
Тут Харнор расхохотался, это был неожиданный взрыв откровенного, искреннего смеха.
— Этот Ред, не тот здоровый, плохо воспитанный мужик с бородой, заплетенной в косичку?
— Точно, это Ред. Он со своими парнями все еще торчит в трактире. Затем глаза Родди понимающе сузились. — Держу пари, он пытался купить ваших лошадей.
— Да уж, пытался, — ответил Харнор, еле слышно добавив со смехом: Наемники! Да это же просто шайка раздраженных, севших в галошу фермеров.
— Ну, — хмыкнул Родди, — я вижу, вы их не продали, и за одно это стоит выпить.
На этот раз он передал бутыль Бренту, но тот лишь покачал головой и бросил недовольный взгляд на кривоносого агента.
— Знаешь, Родди, я бы на твоем месте не беспокоился, что Ред раздобудет лошадей на переправе Джоллума.
— Как так? — изумился хозяин.
— Все тамошние кони передохли, на них мор напал. Должно быть, тот же, что истребил коняшек Реда. Быстро убивает. Интересно, как его разносит?
Родди хмыкнул.
— Похоже, я знаю, — сказал он. — И я сдуру сам ему помог. Пара мужиков появилась здесь сразу после рассвета. Они ехали на конях, которые, казалось, были уже в двух шагах от смерти. Путники хотели купить свежих лошадей, я продал им самых лучших, и они сразу уехали. Странно, что они оставили себе и старых. Скорее всего, сейчас бедные животины уже издохли, но если те парни принесут в Нью-Пелл какую-то заразу, лесники вряд ли скажут им спасибо.
— Как выглядели эти двое? — впервые открыл рот Брент. Харнор искоса глянул на бывшего шпиона.
— Тот, что со мной договаривался, был довольно маленький, примерно с вас ростом, — начал Родди, слишком довольный дальнейшими неудачами Реда, чтобы обратить внимание на тон Брента. — Смуглый. Красивый и вежливый. Его помощник повыше, с совсем короткими волосами, выглядел подозрительно.
— Это они, — спокойно констатировал Брент, направляясь к двери. — Вы сказали, они были здесь на рассвете?
— Не больше часа после восхода. Вы их ищете, парни? — с любопытством спросил Родди.
— Да уж, — бросил Брент, выскальзывая за дверь, Харнор поторопился за ним.
— Тринадцать часов, — простонал бывший шпион, когда агент поравнялся с ним. — Наши лошади устают все больше и больше, и мы отстаем все сильнее и сильнее.
— Часом больше, часом меньше — какая разница, Каррельян, — усмехнулся Харнор. — Мы выиграем или проиграем благодаря нашему уму, а не лошадям.
6
Было уже довольно поздно, когда Карн наконец позвал слуг, чтобы те вынесли его из подвала. Скорее всего, Масия уже спит. Он с грустью осознал, что провел без нее целый день, хотя чем его возлюбленная могла бы помочь в его кошмарной работе? Поскольку из-под ее двери не пробивался свет, он и вправду решил, что женщина уснула, однако и резкого, ритмичного скрипа ее кресла-качалки он тоже не услышал. Кресло-качалка в особняке смотрелось почти комично — это была не та мебель, которую выбрал бы Брент. Но Томас, один из слуг, слышал, как Масия громко интересовалась, имеются ли в особняке кресла-качалки, и взял на себя заботу о том, чтобы обзавестись хотя бы одним. «Сколько раз, — думал Карн, — я мечтал именно об этом, о том, чтобы она оказалась здесь, согревая своим теплом особняк, который мы делили с Брентом?» Почти все те два года, что они были любовниками… Но Масия гордая и упрямая женщина, она не желала становиться содержанкой, пока могла вести собственную, простую и честную жизнь. Она почти открыто избегала и знакомства с Брентом, и посещения особняка. Карн чувствовал, что дело не только в ревности. Просто встреча с Брентом могла каким-то образом заставить ее признать, что его преданность другу имеет право на существование. Карн сомневался, можно ли считать совпадением или некоей иронией судьбы то, что Масию смогла привести в особняк лишь трагедия, и именно трагедия погнала Брента прочь, возможно к его же благу.
Учитывая поздний час, Карн помедлил мгновение, прежде чем постучать, но решил, что раз уж Масия не спит, возможно, она обрадуется компании. Мгновением позже она распахнула дверь, одетая в халат поверх ночной рубашки, каштановые волосы, распущенные на ночь, свободно струились по плечам. Но когда она повернулась, Карн заметил лунный блеск на нескольких нитях стального цвета, затерявшихся в пышной шевелюре.
Масия, не сказав ни слова, прошла через всю комнату, обогнула массивный диван с тяжелыми велюровыми драпировками и вновь опустилась в кресло, слегка поерзав, чтобы устроиться поудобнее на его расшитом сиденье. Там, у окна, женщину окутывал лунный свет, и Карн медлил у порога, с — восхищением глядя на ее силуэт. Что-то в курносом носике его возлюбленной, несмотря на пятьдесят лет нелегкой жизни, выдавало в ней шаловливую девчонку, некогда склонную к проказам да, пожалуй, не отказавшуюся от них и по сей день.
— День был длинным, — начал он, сожалея о том, что его голос нарушил тишину ночи. — Прости, что я не смог прерваться и навестить тебя…
— Я понимаю, — поспешно проговорила она, — У тебя масса работы.
И Карн расслышал в ее голосе невысказанное сожаление, ведь у нее-то своей не было — чистки, мытья, прочих домашних обязанностей, — всего того, что составляло смысл ее жизни на протяжении многих лет. В особняке не осталось работы, которую бы уже не сделали расторопные, получавшие неплохую плату слуги. В этом доме у нее не было другого занятия, кроме как ухаживать за ним, но даже покалеченный, Карн не переставая трудился, присматривая за делами Брента, и времени на нее у любимого мужчины уже не оставалось.
— Ты пахнешь дымом, — сказала она. — Даже издалека…
Тут он понял, что все еще торчит на пороге ее комнаты, а дверь в коридор распахнута. Он проехал внутрь, помедлил, осторожно прикрыл дверь и подкатился к ней, остановившись на таком расстоянии, чтобы не мешать движениям кресла-качалки.
Карн принюхался, от него действительно пахло дымом. Сколько времени он находился в той комнате, скармливая огню папки? Запах пропитал его одежду, даже саму кожу.
Внезапно его охватило желание ринуться вперед и поцеловать Масию в тот самый миг, когда ее лицо окажется к нему поближе. Однако кресло на колесиках убивало всякую надежду на успех этой спонтанной выходки. Вновь на него навалилась мысль о грандиозности трагедии, произошедшей с ним, и Карн понял, что Масия заслуживает большего, лучшего, чем быть заключенной в доме, который она ненавидит, прикованной к половине человека, отравленного греховным прошлым.
