Путеводной звездой полыхал пожар, и столб дыма с пламенем вздымался ввысь на безвременных просторах Спирали. Над разрушенными крышами он поднимался подобно темным бастионам среди облаков, огромной башней высился над страной. Под его черным пологом, порожденным ужасом и жестокостью, наливались соком бесчисленные цветы зла. Я попытался препятствовать их росту, но удалось ли мне это? Или только сам замарался в этой грязи?
Я бежал и бежал, уже не сворачивая с пути. Я не выпускал огромный столб из виду, сосредоточив на нем все свои помыслы и устремления и не глядя по сторонам, ибо возможность вновь увидеть тени прошедшего пугала меня. Вокруг меня не стихал гул голосов, но я, наученный опытом, и не думал идти на него. Не было определенного времени или места, откуда он раздавался, они все сошлись в этом гуле воедино, и он был неизменным и постоянным, эхом отдававшийся по дорогам Спирали и становившийся все громче, гремящий водопад ненависти, жестокости и отчаяния. Наконец я все же начал выделять другие, более пронзительные звуки, которые показались мне сначала криками или плачем. Это были сирены полицейских, пожарных машин и машин «скорой помощи», которые прорывались сквозь этот грохочущий хаос. Дым все больше сгущался вокруг, шаги мои громкими шлепками отдавались от полотна дороги, и я уже ощущал на своих щеках жаркое дыхание пламени. От резкого голубого света заболели и без того раздраженные глаза, и я устало огляделся по сторонам.
Гостиница все так же полыхала впереди; но это сияние было ближе. Это горела церковь, и два пожарных шланга отплясывали на ее крыше. Церковь окружили полицейские машины с включенными мигалками, а за ними стояла знакомая мне пестрая толпа, на которую падали пляшущие голубые отблески. Я заметил огромный силуэт Шона, рядом с которым полицейский, стоявший тут же и о чем-то говоривший с великаном, казался просто гномом. Здесь же были и ротвейлеры; снова пристегнутые на поводок, они лениво лизали сухой корм. По всей видимости, здесь все спокойно. Лучше мне не вмешиваться: наверняка придется объяснять, откуда у меня этот меч. Я повернулся и захромал по направлению к пылающей гостинице и улице, по которой смогу наконец-то вернуться домой.
Усталость овладевала мной с каждым шагом все больше, обволакивая подобно свинцовому плащу. Возвращаться к машине смысла не имело, она уже никуда и никогда больше поехать не сможет. От этой мысли мне стало тоскливо. Когда я наконец вышел на дорогу, ведущую по холму вниз, то увидел, как целая стайка насосов тушит огромное пламя, а пожарные сгрудились рядом, в своих черных защитных комбинезонах похожие на толпу гномов.
Я вряд ли буду скучать по торговому центру или гостинице; но на этом месте наверняка построят что-нибудь еще более ужасающее. То тут, то там начали появляться машины, можно было увидеть даже такси. Я все время помнил о мече и уже собрался снять куртку, чтобы завернуть в нее оружие, но тут понял, что у меня в руках больше ничего нет. Я оглянулся, но потом вспомнил, что такое уже случалось. Я подозревал, что, придя домой, найду меч целым и невредимым, висящим над камином, как будто он никуда и не исчезал. Но окно будет разбито.
Так оно и вышло. Когда я вылез из попутки, которую поймал по дороге, то увидел осколки стекла на тротуаре.
– Ваше окно? – поинтересовался молодой водитель. – Не повезло, дружище, смотри-ка, во всем доме больше ни одного не тронули. – Он оглянулся по сторонам. – Да и вообще тут все довольно тихо, никогда бы не сказал, что была забастовка! А я-то всегда думал, что тут, в районе доков, особенно тяжко.
– Да, здесь по большей части живут преуспевающие люди.
– Наверное, сюда парочку-другую копов прислали, вот здесь и спокойно. Ну ладно, мне пора, не хочу, чтоб жена волновалась. Пока!
Я задумчиво огляделся по сторонам. Он был прав. Большая часть города отделалась легким испугом, даже кварталы, находившиеся рядом с портом. Но здесь тишина стояла просто неправдоподобная. Я внезапно вспомнил о всеобъемлющих, невидимых глазу силах, которые следят за порядком в портах Спирали, в таких, как этот.
Но за кого же приняли меня сегодня вечером? Скорее всего за идиота, сующего нос не в свои дела. Сами они никогда не пытаются разрешить все проблемы. Им, конечно, виднее. И все же… все же. Девушка может умереть, фанатики могут найти другую жертву, а ведьм могут повесить. Но что было бы, не вмешайся я? Мне не дано этого знать. Однако, по крайней мере, хоть в одном я наконец-то уверен: мне суждено было попытаться. Без моего вмешательства все могло выйти еще хуже – и намного.
Я слишком устал, а лифт, ясное дело, не работал. И я пополз вверх по лестнице к моему пентхаусу
[48]
, а когда я наконец до него добрался, то насилу смог попасть ключом в замочную скважину. Сигнализация у меня на автономном питании и отключается изнутри. А когда привычная слуху сторожевая песнь не заиграла, я решил, что вдобавок ко всему и батарейки сели. Я отпустил дверь, и она захлопнулась. Я благодарно прислонился к ней и окинул взглядом свою вытянутую непомерных размеров гостиную.
Камин был на месте, но меча над ним не оказалось. Он лежал на полу, возле окна, в куче битого стекла. Я нагнулся, чтобы его поднять, – и тут же вздрогнул. Как пистолет упирается в шею – это ощущение было мне знакомо.
– Ничего гнездышко! – произнес хриплый неуверенный голос. – Жаль, но я не могу себе такого позволить. Но здесь холодновато. Да и сигнализация не ахти какая. Вставай. Лицом к стене, руки за голову. Живее!
Глава 5
Я встал очень медленно и так же медленно повернулся назад. Пушка была на месте, на дуле короткий глушитель – как раз хватит, чтобы заткнуть звук выстрела. Пистолет подпрыгнул на уровень моего лица, но ничего не произошло. Я смерил женщину взглядом с ног до головы. Она стояла в классической позе: ноги расставлены, руки вытянуты вперед, в них зажат пистолет. Пистолет был зажат в руках крепко, и его трудно было проигнорировать. Но сейчас его хозяйка казалась опасно встревоженной. Или, если выражаться научно, психически неуравновешенной. Ее лохматые черные волосы торчали в стороны сосульками, а темный комбинезон был помят и порван. Вернее, это была не женщина, а перепачканный сажей, измятый хаос. Впрочем, я и сам, наверное, выглядел не лучше. Все дело было в ее лице: черты были вялые, глаза безумные, а в уголках губ все еще пульсировал тик, который я заметил еще раньше. Рот ее дергался так, что она едва могла говорить.
Я склонил голову в восхищении:
– А вы и вправду решительны, не так ли? Вы ведь прошли со мной через все – сколько же это продолжалось?
Она втянула воздух и не без труда проговорила:
– От самого аэропорта! Вы опоздали! Не заметили меня, так? Вы чертовски самоуверенны, после своего прославленного кубка!
– Да нет, я чувствовал.
Но, однажды начав, она уже не могла остановиться, как будто что-то так и распирало ее изнутри.
– А потом эта забастовка, и вы впереди толпы, ведете ее по всяким закоулкам, – тогда я вас упустила из виду: но я знала, что здесь слишком много совпадений, и принялась искать. Я понимала, где вас можно найти: нужно было идти туда, где больше всего неприятностей, – там-то вы и обретались, среди всех этих чудовищ, их идейный вдохновитель! Совершенно так же, как и в Германии! – Голос ее брал все более высокие ноты и готов был сломаться. – Да, там вы действительно завоевали кубок, примите мои поздравления! И от этого вы стали неосторожны, чересчур самоуверенны и осмелились наконец выйти из тени, так ведь? Немного развеяться: насилие, грабеж! – Слюна струйкой сбежала у нее из уголка рта и потекла вниз по подбородку. – Думаешь, и нас купить, так? Ты ведь так думаешь, черт тебя подери? И всё эти проклятые деньги!
