Зал был полон теней, их пересекали полосы приглушенного света, поэтому детали невозможно было разглядеть. Однако Фаэтону показалось, что он видит справа большие прямоугольные камни, вероятно, это были колонны, они возносились к высокому потолку.
Солнечный розоватый свет пробивался слева сквозь витражи на высоких окнах и падал ему на лицо, ласково грел кожу и создавал невероятно приятные ощущения. Когда он поднялся на ноги, луч заскользил по его щеке, словно нежное прикосновение.
Он удивился, что его телепроекция была одета в черный с золотом скафандр из адамантина. Шлема и перчаток не было. Состав воздуха, который он вдохнул, производил легкое, но ощутимое чувство радости, как глоток вина. Самые простые предметы, на которых он останавливал взгляд — стул, белые лилии, мрамор, отблескивавший темным цветом, — были исполнены несказанной печальной красоты, у которой не было имени.
Прикосновение деревянного подлокотника, слабый аромат цветов наполнили его тело тихим счастьем, хрупким и преходящим. Когда он поднялся на ноги, он услышал — или ему показалось? — низкий гул гонга вдали, на глаза навернулись слезы, столь горестным и скорбным был этот звук. Он ощутил на руках легкое дуновение (еще одно быстротечное удовольствие), словно это ожила музыка.
Фаэтону был знаком этот стиль состояния грез, он был распространен среди последователей Красной манориальной школы (к ней когда-то принадлежала Дафна), для него характерно было преувеличение всех чувственных восприятий. Протокол Красной позволял использовать новые чувственные ощущения (такие, например, как тактильное ощущение фактуры солнечного света или звука гонга), которых не было в реальности.
Фаэтон не был уверен, находится ли он в поверхностной виртуальности, в которой все предметы имеют аналоги в реальном мире, или в средней виртуальности, когда окружение может проецировать в сознание дополнительную информацию. Серебристо-серая и Белая школы требовали, чтобы фильтры убирали эту дополнительную информацию из средней виртуальности. А вот Красная школа позволяла, чтобы эмоции, умозаключения и состояния ума изменялись информационными полями, встроенными в объекты в виде психической ауры, словно отголоски, полузабытые воспоминания детства, как напоминания о других жизнях или, возможно, о забытых мечтах.
Гонг вызвал что-то или кого-то, Фаэтон почувствовал чье-то присутствие, какое-то давление в сладком, словно вино, воздухе, нервную дрожь, от которой вдруг сильно забилось сердце. Вдалеке, в конце зала появилась серебристая фигура, она светилась в полумраке, и темные мраморные плиты отражали ее свечение.
Она была похожа то ли на бабочку, то ли на ангела, вся состояла из кружевного света. Она ступала как королева, а откуда-то из-под земли там, где она ступала, рождалась торжественная музыка. Лицо ее было одновременно серьезным и далеким, торжественным, приветливым и печальным, ее глаза переполняла древняя мудрость, а во лбу горела неяркая звезда.
Фаэтон шагнул навстречу женщине, прикрывая глаза рукой. Не оттого, что свет слепил глаза, а потому что она была так прекрасна, так божественно прекрасна, что дрожь радости пронизывала его тело, словно каждый серебряный лучик был острым, как кинжал. Он прошел в зал под одинокий стук собственных каблуков, отдававшийся в пустом помещении. Серебряное сияние было слишком красиво, он больше не в силах был смотреть на него. Отвернувшись и посмотрев направо, он увидел колонны, поддерживавшие свод мавзолея.
В мавзолее, похожие на алмазные коконы в мраморной шкатулке, хранились двенадцать хрустальных контейнеров, их изголовья были чуть приподняты. Все контейнеры, кроме одного, были закрыты от его взора, все, кроме одного, были черными. Только один был прозрачным, цвета ледяной воды. Внутри лежала Дафна. Единственный луч света освещал ее лицо и плечи, тело тонуло в полумраке и легком облаке, заполнявшем контейнер.
Королева приблизилась, серебристый свет ласкал Фаэтона даже через его скафандр, благоговейный трепет, тайна и скорбь бились в его теле, словно второе сердце. Чувства переполняли его, он опустился на одно колено, руки все еще прикрывали лицо, по которому струились слезы. Наколенник его скафандра звякнул об пол, по залу разнесся призрачный звук.
— Я — Фаэтон, наследник Гелия из поместья Радамант, — представился он. — Я пришел, чтобы требовать оживления своей жены. Можете отказать мне, но за последствия я не отвечаю! Я хочу поговорить с Вечерней Звездой.
Королева заговорила голосом, нежным как арфа.
— Вечерняя Звезда перед тобой. И мы знаем, кто ты такой. Рыдай Фаэтон. Ибо желание твое невыполнимо.
Сердце его сдавила тоска, он почувствовал, что она говорит правду. Или нет?
— Вы манипулируете моей нервной системой, прекратите. Я принадлежу к Серебристо-серой школе, вежливость требует, чтобы вы подчинились моим протоколам.
К тому времени как сердце его восстановило нормальный ритм, он уже вытер слезы и поднялся с колена, помещение вокруг него ожило. Здесь по-прежнему был мраморный пол и мрачные хрустальные контейнеры, высокие колонны и приглушенный солнечный свет, но текстура лучей больше не дрожала от скорби, солнечный свет был виден, но не ощущался физически. Ангельская фигура стала намного проще, теперь это была женщина в вечернем платье темного цвета. Длинный шлейф складками тянулся за ней, а конец его был перекинут через руку. На голове у нее по-прежнему была надета корона, в которой прямо надо лбом сверкал яркий сапфир — это был геральдический знак Вечерней Звезды.
Все остальное осталось, как было. Дафна тоже была на месте, она лежала в алмазном гробу, спала, на лице читалось умиротворение.
— Простите нашу невежливость, — извинилась она мягким голосом. — Поскольку вы отправили телепроекцию из общественного пункта Благотворительных, а Радаманта с вами нет, у нас не было возможности перевести наше состояние грез в ваш формат. Мы не обязаны подделываться под ваши вкусы. Но все-таки сделали, как вы желаете, из сострадания и в знак нашего гостеприимства. Стоимость этого, приемлемая для нас, вам не по силам. У вас и так много своих проблем.
Фаэтон ее не слушал. Он шагнул к гробу, положил руки на крышку. Там, под стеклом, совсем рядом, было видно лицо его жены. Он прекрасно знал каждую его черточку, помнил все ее настроения, мысли и чувства, как они отражались в чертах ее лица. Было странно, просто невозможно видеть ее такой неподвижной. До нее было не больше двух дюймов и несколько микронов алмаза, и еще полтора дюйма наномедицинского вещества. Всего два дюйма.
— Разбудите ее, — попросил Фаэтон.
Он смотрел на профиль Дафны, на длинные ресницы, лежащие на щеках. Он любовался формой ее щеки, аккуратным носом, чувственными, красиво очерченными губами. Кожа была совсем бледной, как у фарфоровой куклы, черные волосы обрамляли лицо, свободно плавая в жидкости, наполнявшей контейнер.
— Фаэтон знает, что это невозможно.
— Существует ли тайная команда или какое-то действие, которое могло бы ее разбудить? — Фаэтон говорил, не поворачивая к королеве головы. — Она бы попросила ее разбудить, если бы знала, что я здесь. Она обязательно должна была оставить такую команду, прежде чем уйти. Я уверен, она так и поступила.
