Фаэтон снова почувствовал прикосновение надежды. Неуверенность?
Один из старейших золотых манориалов, Гаттрик Седьмой Глейн из Красно-желтого дома, поднялся со своего места.
— Как может быть неясен результат? Красно-желтый софотек предсказал изгнание при любых обстоятельствах!
Навуходоносор заговорил, и его голос заполнил весь зал.
— У Фаэтона могут быть неожиданные новости относительно причины, которая подтолкнула его на нарушение соглашения в Лакшми. Представители чародеев школы Железного призрака и школы Временного разума могут пересмотреть свою позицию на основе этих новых показаний. Иноль Сабван Центурион из дома Центуриона привел с собой гостя, который хочет обратиться к собранию.
Цичандри-Манью не стал садиться.
— Не надо, пожалуйста! Этого недостаточно! Два чародея и один темно-серый не смогут поколебать наше решение! Три голоса из ста трех?! Есть ли здесь хоть один человек, кто готов поддержать Фаэтона?
Асмадей Бохост из дома Протестантов поднялся, его массивное тело поддерживали толстые, как у слона, ноги.
— Эй! — воскликнул он. — Черное поместье считает, что Фаэтона не следует изгонять, нет! На самом деле его следует признать королем и короновать, дать ему пенсию и воздвигнуть в его честь статую в акрополе! — Он злобно оскалился. — Или хотя бы, по крайней мере, так мы заявляем, пока Коричнево-желтый дом не сядет на место. Ну же, Цичандри! Мы ведь все прекрасно знаем, чем все это кончится. Но это вовсе не значит, что мы должны лишить себя интересного спектакля. Мы с коллегами хотим дать Фаэтону шанс поканючить.
По залу прокатилось смущенное хихиканье.
Встала Ао Просперо Цирцея из Зоотропной инкарнации Сборища школы Временного разума. Она была в образе вдовствующей китайской императрицы, в желтой мантии, прическу ее украшали черные жемчужины и перья, и держалась она с царственным достоинством.
— Истина нередко предстает в шутовских одеждах. Ей нужно маскироваться, чтобы выжить. И обычно слова истины произносят толстые идиоты, потому что остальные не осмеливаются. Мой голос один из двух, которые Навуходоносор считает несущественными. Мои двенадцать разумов желают услышать что-то, что могло бы поколебать наше, как мне кажется, весьма твердое решение. Мой разум Пес скулит и воет на луну, мой разум Волк чует кровь, Олень замер в ожидании, а Змея безмолвствует. Знаки эти неясны. Дайте Фаэтону хотя бы шанс подать ходатайство. Если он им не воспользуется, ему же хуже. Но, предлагая ему это, мы выполним требование тирана-садиста, которого зовем совестью.
Поднялась вспомогательная программа второго ранга из Гармоничной композиции, одетая в костюм лондонского клерка. Клерк держал шляпу в руке, а другой поправлял волосы.
— Служение общему делу требует, чтобы Колледж не только наказывал то, что наказывать нужно, но и побуждал достойных вернуться на путь истинный. Не должны ли мы попытаться переубедить Фаэтона?
В ответ раздался одобрительный шум. Навуходоносор стукнул своим жезлом, словно молотком, в знак того, что Колледж согласен с высказанным мнением. По этому сигналу поднялся репродуцированный Сократ, который был владыкой Колледжа от исторических персонажей.
— Вы знаете, что я плохо разбираюсь в подобных вещах, — заговорил он полным иронии голосом. — Часто в городах, на улицах и рынках, а особенно в богатых домах, ведь именно богачи являются важными персонами, к чьему мнению прислушиваются, можно слышать рассуждения о законе и справедливости, о том, что нужно делать и чего делать не следует. Я плохо во всем этом разбираюсь, тем более что люди, рассуждающие на эти темы, часто говорят взаимоисключающие вещи, даже один и тот же человек не повторяет одно и то же, но каждый раз меняет свое мнение. Он думает одно, когда молод, и другое, когда стар. Его рассуждения меняются в зависимости от настроения и многих других причин. Справедливость, как мы знаем, требует, чтобы каждый выполнял свой долг перед государством. Итак, Фаэтон, вы уважаете своего отца?
Фаэтон не мог сказать, серьезно ли задавался этот вопрос. Нужно ли на него отвечать?
— Безусловно, Сократ. Я люблю своего отца и уважаю его.
— Так. И все потому, что он подарил вам жизнь, растил вас, то есть исполнял то, что должен был делать, так?
— Ну конечно, Сократ.
— Тогда что же вы должны государству, которое не только подарило вам жизнь и предков, но еще и обучило, дало язык и письменность, выращивало для вас пищу, ткало одежду, короче, обеспечивало вас и всех остальных необходимым, подарило саму жизнь? Разве государство не заслуживает еще большего уважения, чем ваш отец? Уважения и подчинения? Предположим, вы умерли и превратились в тень или воспоминание, а при этом ваша семья, пэры и все общество имели бы возможность вернуть вам тело. Если вы не хотите подчиняться обществу, почему оно должно помогать вам? Общество существует только потому, что люди согласны отказываться от своих естественных наклонностей и слушать голос своего долга. Станете ли вы заявлять, что общество обязано защищать вашу жизнь и поддерживать ее? Но почему? Вы своим неповиновением сделали все возможное, чтобы подорвать и разрушить само понятие долга. Как же можете вы призвать чувство долга себе в защиту, когда вы изо всех сил старались его уничтожить?
— Но я вас не призывал, — отрезал Фаэтон. — Я не прошу, не умоляю, не ходатайствую. Послушайте, Наставники! — Фаэтон повернулся налево, потом направо, глядя на окружающие его лица. — За то, что я собирался делать, не нужно оправдываться или извиняться. Вы, джентльмены, заявляете, что защищаете образ жизни. А я защищаю саму жизнь. Наша цивилизация должна расширять свои границы, без этого мы не сможем развиваться. Запертые в одной небольшой Солнечной системе, мы скованы, ограничены в возможностях, уязвимы и одиноки. Обратите свой взор на окружающий вас мир! Звезды вокруг нас бесплодны — я посажу на них сады. Космос пуст, я создам там города. Голые камни и бесполезная пыль блуждают по своим орбитам. Я превращу их ядовитую атмосферу в голубые небеса, создам океаны в пустыне, принесу новую жизнь. Я обращу эти камни в новые миры! Наставники! Прислушайтесь хоть раз к кому-нибудь, кроме себя! Наша цивилизация прекрасна, как невеста, пора ей родить колонии и растить подобные ей самой цивилизации.
Один из авгуров коллективного разума чародеев школы Железного призрака выкрикнул с места:
— Но когда эта невеста умоляет вас оставить ее в покое, вы ее не слушаете! Слишком жестоко для возлюбленного — особенно для человека, уверяющего, что он любит Золотую Ойкумену больше жизни! Так крепко, что готов перевернуть вверх тормашками и рай, и саму землю, лишь бы от нее удрать!
Другой владыка, Эмфирио, персонаж древней литературы, заговорил, а книга у него на коленях усиливала голос.
— Услышь меня, о Сократ! Тот, кто жаждет уничтожения отваги, свободы и прогресса, всегда говорит о долге в пылу спора. Но дело в том, что Фаэтон не раб, его жизнь не ничтожна, чтобы можно было легко с ней расстаться по первому требованию хозяина.
