— Карин! Ничего не трогай!
Андре сел на диване, еще плохо соображая, потом, держась за все, что подворачивалось под руку, доковылял до двери и увидел еще один рабочий кабинет, и в нем за письменным столом, забравшись с ногами в кресло-вертушку, хозяйничала девчушка лет шести — как Ивор и рассказывал.
Стрем не подумал убрать в сейф вещи Андре. Пакет лежал на столе, и Карин в ярком свете лампы рассматривала его содержимое. Ремень ее, наверно, не особенно интересовал (или руки не дошли), колечко было велико. Она держала в руках мраморную головку и поворачивала ее, зачарованно глядя в изменчивое лицо.
— Кто это, папа? — спросила Карин, не отрывая взгляд от странной игрушки.
Стрем осторожно отобрал у нее медальон и сказал, усмехнувшись:
— Это головка вилы.
— Какой вилы? А кто такая вила?
— Кто такая вила? — Ивор обернулся к двери. Карин тоже подняла глаза и с любопытством уставилась на Андре. Глаза у нее были светло-карие; две русые разлохматившиеся косички обрамляли треугольное личико.
— Это фея такая. Добрая, — сказал Андре.
— Из сказки?
— Да, из сказки.
— Расскажи мне эту сказку.
— Здравствуйте! — сказал Ивор устало. — Нам только сказки не хватало…
— Здравствуйте, — повторила Карин.
— Здравствуй, — сказал Андре и постарался улыбнуться.
— Да, в самом деле, познакомьтесь. Его зовут Андре. А мою дочку — Карин. С Андре ты будешь говорить по-шведски, а не на этом вавилонском жаргоне. Он знает языки, как говорят.
— Да. Это мне нетрудно. Один мой друг по происхождению швед, и нам велели по очереди разговаривать между собой по-шведски и по-французски. Ну и так далее — в смысле, с другими языками. Кстати, с Карин можно было бы тоже так заниматься. Хорошо бы азбуки достать и книжки с картинками.
Ивор уставился на него с изумлением, переходящим в оторопь.
— Нет, может быть, кто-то с нею занимается, а я суюсь, — сказал Андре смущенно.
— Никто с ней не занимается, — ответил Ивор с горечью. — Приходит Мейбл, медсестра; я ей плачу. Работы у нее немного — тут болеть не положено. Она присматривает за Карин. Умывает, в вещичках разбирается, укладывает спать. А Карин бегает за ней весь день, как собачонка. И дышит этой дрянью. Надо бы сказать ей… Сегодня Мейбл отпросилась на танцульку, а я забыл, и вот пожалуйста…
— Пожалуйста, — эхом откликнулась Карин (нельзя все же сказать, что ее не воспитывали). — Расскажи мне про вилу.
Ивор взглянул на часы.
— Ее пора укладывать. Ты ужинала?
— Да. И молоко пила. Пожалуйста, мне сказку…
— Расскажешь ей про вилу?
— Конечно, расскажу. Я тебе вилу нарисую, пока ты будешь умываться! У тебя есть карандаши какие-нибудь и бумага?
Андре нарисовал Бет на празднике, в короне и длинном золотистом бальном платье — большой яркий рисунок, немедленно привешенный на коврик над кроватью. Карин на этом не успокоилась и потребовала еще и «ту вилу». Он набросал простым карандашом головку спящей Саньки — то, что не успел даже для себя зарисовать, а только запомнил. Последнее, что запомнил в Лэнде. Такое безмятежное, счастливое и детское лицо, какое днем, пожалуй, не поймаешь. Значит, ее здесь нет. Что ж, и на том спасибо. «Раз я жив, значит, и она жива», — так он себе сказал, хотя спокойнее ему не стало.
— Она спит? — удивилась Карин.
— Да, и ты спи.
— А ты не исчезнешь?
— Надеюсь, что нет. Я постараюсь.
Когда Карин уснула, Ивор отвел Андре на кухню, такую же стильную и большую, как все в его доме, и почти насильно заставил есть то, что доставили от повара первого яруса.
— Вначале, — сказал Ивор, совершенно не таясь, — я был уверен, что Карин скоро уйдет отсюда и будет жить где-нибудь наверху. И оборудовал себе нормальный дом со сменой дня и ночи — чтобы она не отвыкала. Хотел учить ее — какое там… Некогда, и вообще…
Андре рассказал ему про камеру во втором ярусе, вытащил из кармана ключ, сам удивляясь, что он цел.
— Нет, — отрезал Ивор. — Не сейчас. Я не могу подлаживаться под их расписание. Пока останешься здесь и будешь работать в смену со мной. У нас всего одна машина, а другую, если и купят, все равно внизу ставить нельзя. Машине нужна вентиляция. Пока спи. Когда закончу свою работу — разбужу.
— Как здесь с водой? — спросил Андре.
— Соображаешь, — ответил Ивор. — С водой здесь плохо. Но не у меня. У меня свой резервуар, и он всегда наполнен. Я слежу за этим.
— И можно вымыться?
— Можно. Сейчас дам тебе полотенце. И на ноги что-нибудь, чтобы ты не топал здесь своими башмаками. Да, кстати, что это за лохмы у тебя?
— Ну, так… Могу косичку заплести.
— Что? Ты вообще… нормальный?
— Да, вполне. Разве что, может быть, по здешним меркам немного не от мира сего.
— Насчет «немного» ты погорячился, — проворчал Ивор, глядя очень недоверчиво. — А кольцо тебе на что?
— А я женат. Ну, обручен… Невеста у меня, — сказал Андре и опустил лицо, почувствовав, что краснеет.
— Понятно. Хорошо. С кем не бывает? Но лохмы-то тебе зачем? Невесте нравятся?
— Но я художник. Это как-то принято…
Ивор фыркнул что-то вроде «детский сад» и вынес приговор:
— Вот тебе ножницы. Намочишь волосы — отрежь примерно до ушей. Я завтра пришлю мастера, чтобы привел тебя в человеческий вид. Тедди тебя не дразнил?
— Да нет. Он вроде и не заметил.
— Или решил, что ты совсем больной. «Ку-ку». Ладно. Если тебя без моего ведома вдруг отправят в жилой ярус, закройся изнутри в своей каморке и никого не впускай. Понял? Никого. В армии ты, конечно, не служил и в тюрьме не сидел… Ну, может быть, еще получится немного поучить тебя драться.
— Спасибо. Драться я как раз умею, — сказал Андре, — только сил пока маловато.
За базу данных Ивор засадил его только с утра. И продержал на этом деле так долго, как смог, — месяца три.
Альбер все это время в подземелье не показывался и к пленнику интереса не проявлял. Как говорили, он вообще куда-то укатил — на «переговоры с деловыми партнерами». Только позванивал время от времени то одному начальнику, то другому, узнавал, как идут дела, и все. Это давало Андре шанс на выживание — так считал Ивор.
Отсутствие хозяина затягивало, например, покупку второго компьютера.
— Они откуда-то прослышали, что если два компьютера соединить, то будет уже сеть, — сообщил Ивор.
— Ну, будет, — отозвался Андре из-за горы отчетов. — И что же?
— А то, что сеть — это Интернет. Значит, ты сможешь выйти в него и на весь мир рассказать, что тебя украли. И еще что-нибудь расскажешь обязательно.
