— Когда им будет лет по восемнадцать (через два года), они будут сдавать экзамены экстерном, чтобы иметь на всякий случай два-три университетских диплома, — сказала Бет.
— И где будут сдавать?
— Я думаю, в Оксфорде. Сорбонна мне не нравится.
Я усмехнулся и спросил:
— А зачем им европейские дипломы? Им что, здесь плохо? Они хотят уехать?
— Нет, не хотят. Они не очень любят внешний мир.
— Еще бы! Зачем тогда их выгонять отсюда?
— Не выгонять… Но, понимаешь, у всех есть некое родство со своей землей — такое же, как кровное родство. С ним нельзя не считаться, его нельзя разорвать или отменить. Оно всегда останется жить в человеке. И, может быть, кому-то из ребят очень важно иметь шанс вернуться на свою первую родину. Тебе ведь трудно и не хочется расставаться со своей страной, разве не так? И ты о ней все время думал.
— Я много о чем думал… Но я ведь вырос в ней. Там сейчас почти все, что вообще привязывает меня к миру.
— Иногда человек всю жизнь чувствует себя как на чужбине.
— Мне кажется, это никак не связано с землей. Это чистая психология. Кроме того, ребята ведь, наверно, тебя любят. А в большом мире для них все будет чужим.
— Вот пусть и выбирают, где им лучше. Но я не имею права за них решать.
Бет была так уверена в своей правоте, что я не стал с ней спорить — до поры до времени. Однако продолжение истории о детях меня очень встревожило.
3
В двадцатом веке было несколько кратких периодов, когда страна жила почти совсем открыто и даже официально заявляла о своем существовании. Впервые это произошло после второй мировой войны, когда пришлось получать какие-то благодарственные послания и дипломы от соседей, которые не могли не заметить, что кто-то им весьма активно помогал. Кэт и Бет появлялись на приемах, поставив одно условие: никаких кинофотосъемок. Им, впрочем, ничего не стоило автоматически засвечивать ту пленку, на которую их втихую пытались снять.
Спустя лет сорок Кэт и Бет ради детей снова появились «в свете». Припомнить их было уже некому (а если кто и вспомнил, то, наверно, подумал, что они — следующее поколение королев). Пленки засвечивались с тем же постоянством. Кэт и Бет провели сложнейшие переговоры, чтобы в будущем иметь возможность вернуть детям гражданство по их выбору. В этом Кэт преуспела больше Бет. Она легко сумела очаровать международную общественность, вероятно, потому, что самые большие начальники, принимавшие принципиальные решения, — мужчины. Зато комиссии, время от времени пытавшиеся проверять, как воспитывают детей, состояли обычно из дам, причем весьма несимпатичных.
— Нарочно нам, что ли, таких присылают? — сказала Бет с недоумением.
— Нет. Они все такие. Наверно, это естественный чиновничий отбор, — поделился я знанием жизни.
Комиссии всегда были чем-то недовольны и грозили вмешаться и навести порядок. К счастью, они любили подарки — совсем как маленькие дети (прокомментировала Бет с простодушным удивлением). После подарков их сердца смягчались, и все оставалось по-старому. Самая крупная неприятность, спровоцированная комиссией, — отправленная на наш конкурс известная задача.
4
— Не знаю, с чего это началось, — рассказывала Бет, — но Кэт и Санька крупно не поладили. Они обе бывают, знаешь ли, не сахар. И вот уже, наверно, года два, как их приходится все время разнимать.
Кэт и Бет многому учили ребят сами, в том числе математике. Не то чтобы по очереди, но иногда Бет по месяцу и больше уроков не давала. У Кэт была своя метода обучения. Больше всего она любила подкидывать головоломные задачки и дразнить народ: а вот, мол, не решите, не получится!.. С год назад у нее, видимо, иссяк запас таких головоломок. И когда Санька показала ей решение какой-то конкурсной задачи — возможно, с дерзким комментарием, — Кэт «задала решить» ту формулу, которую Бет ей когда-то показала и с которой она сама не справилась.
— И сколько человек решило?
— Решила одна Санька.
— А Андре?
— Он говорит, что не решал. Он ведь художник. Математика его не особенно интересует. Думаю, больше вообще никто не решал. В отличие от тебя, они сразу поняли, о чем идет речь. А Кронос им внушил, что такими вещами заниматься не стоит.
— Ты разрешила Кроносу общаться с детьми?
— Он учил их рисовать. Он это делает лучше других.
Я только головой покачал. Бет продолжала:
— И вообще ребятам эта распря между Кэт и Санькой надоела. Они, по-моему, давно уже бросили решать то, что Кэт приносит «назло».
5
— Да, с педагогикой у вас неладно, — заметил я. — Начинаю понимать несимпатичных тетенек.
— Тетеньки этого как раз не видят. Но среди них нашлась одна, которая, совсем как Кэт, стала дразнить народ. К тому же она агитировала их посылать задачи на ваш конкурс. И все пыталась доказать, что у нас уровень не тот.
— А ей какой нужен? Или у тебя есть отстающие?
— Конечно, нет. Хороший у них уровень. Но ребята тоже умеют подразнить того, кто их заденет. Санька сначала аккуратно посадила эту тетеньку в большую лужу — тут много не потребовалось. А уж потом, вдогонку ей, послала на конкурс задачу. Наверно, хотела оставить в дураках хваленый МГУ.
— И тебя, конечно, не спросила?
— Меня в то время под рукой не оказалось. А у Кэт она, конечно, спрашивать не стала… Хотела бы я знать, что они не поделили.
— Обычно в таких случаях делят не что, а кого. Может быть, тебя?
Бет покачала головой.
— Да нет, при чем тут я? Меня на всех хватает. Не знаю. Ладно. Ты еще насмотришься на все это, когда вернешься. Кстати, Саньке очень понравилась твоя задача — та, что ты прислал в ответном письме. Она хотела «подлечить» условие. Не знаю, вышло у нее или нет.
— Она хоть поняла, что натворила?
— Конечно, поняла, только из упрямства не хотела соглашаться, когда я ей стала объяснять популярно, что к чему.
— Даже с тобой?
— Просто со мной она бы сразу согласилась. Но тут пришлось бы согласиться с Кроносом.
— Что, с Кроносом она тоже не ладит?
— Да еще как! Санька видеть его не может.
— Какая яркая девочка! Умеет выбирать сильных противников. И за что она его так не любит? Тоже не знаешь?
— Знаю. За Андре. Ей показалось, будто Кронос хотел втянуть его в какие-то свои манипуляции со временем. Выучить себе на смену, что ли.
— А он хотел?
— Возможно. Но Санька победила: Андре перестал заниматься с Кроносом даже рисунком.
— И тебе не рассказал, в чем было дело?
— Нет. Сказал, что это тайны Кроноса и что он сам ничего толком не знает. Не захотел узнавать.
