— Как вчера, — заметила она.
Он очень быстро расправился со своим, потом посмотрел, нет ли еще. Она передала ему буханку.
— Я бывал в Ганпорте, — рассказывал Пендер. — Забирал груз, масло, с судна, которое стояло в доке, — ему чинили руль. Груз для моего лучшего клиента. В ту ночь я пошел в таверну выпить за удачу, а когда вернулся, обнаружил, что мой бот горит. За несколько минут от него ничего не осталось. Я знал, что это работа гильдии, но ничего не мог поделать. Владелец меня искал. Я сбежал и больше не возвращался. Кончил тем, что стал лодочником на Гарре, в этом вонючем Нарне, — опять-таки занимался тем, что не хотел делать никто другой. Но больше никогда! Я сделаю все, чтобы получить другое судно. Все! — повторил он, набивая рот остатками второго сандвича.
— Но конечно же, владелец мог получить деньги у маклеров!
— Вероятно. Но я не мог позволить себе подождать и увидеть, что случилось потом.
Они продолжили путь в молчании и в сумерках добрались до широкой реки Ганнел. Там они нашли хижину паромщика, который переправил их через реку. Через несколько часов они дошли до Ганпорта.
Когда они тащились по тускло освещенным улицам, Таллия размышляла. Мендарк просил ее присматривать за Пендером, но, с другой стороны, он не хотел раскрывать личность своего человека в Ганпорте перед кем бы то ни было.
— Почему бы тебе не пойти в район порта? — сказала она. — А я пока наведу справки в городе. Встретимся за ужином. Где ты предлагаешь поужинать?
Жалкая забегаловка «Четыре рыбки» стояла чуть дальше по улице. Другая, «Ганнел», не менее жалкая, — поблизости.
— Не здесь, — сразу же заявил Пендер. — Сюда ходят горожане. Ни один моряк сюда не пойдет. Еда никуда не годится, а если поздно — вообще ничего нет. Там, в порту, — он махнул рукой, — есть «Летучая рыба» — она была лучшей, и там всегда было открыто. Если повезет, встретимся там через пару часов.
Прихрамывая, он пошел в порт валкой походкой моряка. Накинув на голову капюшон, Таллия направилась в другую сторону заниматься своими делами.
В лагере следующее утро началось неспокойно. Лилису разбудил чей-то крик.
— Что такое? — спросила она, вскакивая и спотыкаясь обо что-то в темноте.
— Моя рука, — стонал от боли Оссейон. — Кажется, она сейчас лопнет. — Он, шатаясь, побрел к костру, срывая на ходу бинты.
Средний палец распух вдвое, кожа почернела и натянулась, как на барабане. Из палатки, потягиваясь, вышел Мендарк и, бросив на палец Оссейона взгляд, сказал:
— Его нужно отрезать.
— Нет! — в ужасе закричал Оссейон.
— Ну, давай же, Оссейон! Я помню тот день, когда ты возглавлял штурм стен Тарджидда, а когда битва была выиграна, ты пришел с обломком стрелы в плече и даже не заметил этого, у тебя было так много других ран, что ушло шесть часов на то, чтобы тебя заштопать.
— Я… ой!
— Сейчас — палец, а через два дня — рука, — сказал Мендарк с металлом в голосе. — Палец — это, в общем-то, ерунда, но рука… — Из-за паузы слова его прозвучали еще более зловеще. — С одной рукой ты мне ни к чему. Лилиса, разбуди остальных, чтобы они его подержали.
Она пошла в палатку. Там было пусто.
— Их нет! — закричала Лилиса. Мендарк ругался длинно и цветисто.
— Не при ребенке, — попросил Оссейон, глядя на свой палец.
— Лилиса, подержи его руку вот здесь. — Мендарк указал длинным ножом на полено, лежащее рядом с костром. Оссейон взгромоздил на это полено свою огромную ручищу.
Схватив его за запястье маленькими ручками, Лилиса навалилась всем телом. Мендарк вынул из огня нож, поморщился: рукоятка была горячей. Засунув нож обратно, порылся в кармане, выудил какую-то тряпку и снова выхватил нож. Лезвие сияло оранжевым блеском. Он долго держал его над пальцем несчастного, выбирая место.
— Давай скорее, черт тебя подери! — сдавленным голосом произнес Оссейон.
Лилиса словно завороженная не могла оторвать от полена взгляда полного ужаса. Нож взвился над пальцем, потом Мендарк изо всех сил ударил.
Оссейон взревел, и его рука сильно дернулась, отбросив Лилису на пядь. Оссейон приплясывал, тряся рукой.
Лилиса вернулась к костру. Оссейон показал ладонь Мендарку, и тот внимательно ее осмотрел. Палец был отрезан аккуратно, и опаленный обрубок почти не кровоточил.
— Думаю, мы спасли руку, — сказал Мендарк. — Пусть остается какое-то время не забинтованной. У меня нет ничего, чтобы облегчить боль, разве что кора ивы. Однако, думаю, это слишком слабое средство.
— Лучше бы то бренди, которое у тебя спрятано в сундуке, — ответил Оссейон, лицо у которого стало почти таким же бледным, как у Лилисы.
— Я приготовлю завтрак, — вызвалась Лилиса и принялась за дело.
— Вторая новость неутешительна, — заметил Мендарк, когда на коленях у них оказались тарелки с кашей, сдобренной медом, а рядом — кружки с горячим чардом.
Оссейон молчал. Он неуклюже ел, держа ложку рукой, на которой недоставало пальца. Иногда он вздрагивал, а как только доел кашу, взял свою кружку и ушел в палатку, чтобы улечься там.
Мендарк остался с Лилисой. Он пристально смотрел на нее, сидя по другую сторону костра, — на эту маленькую девчушку, худенькую, с серебристыми волосами и большими умными глазами. По-видимому, ему хотелось поговорить. Она подняла голову, поймала его взгляд и снова потупилась. Она не желала иметь с ним ничего общего. Мендарк был всесилен, а она — никто.
— Мрачные новости, — повторил он, откашлявшись. — Что же нам теперь делать? — Он не ожидал ответа, просто ему нужен был слушатель.
Она подняла три пальца и стала перечислять:
— Первое: спрятать золото. Второе: переместить лагерь. Третье: выставить караул на случай, если команда Пендера вернется. Четвертое, — подняла она еще один палец, замолчала, потом с испуганным видом продолжила: — Может быть, они идут в город, чтобы сообщить о Таллии врагам. Может быть, она в западне. Может быть, они придут сюда.
Ее слова произвели впечатление на Мендарка, однако он сказал:
— Нас всего трое, и все мы — несчастные калеки.
— Ты мансер, — сказала она посмелее. — Я могу быть проводником, и отлично умею прятаться, и… — Она резко остановилась. — Он большой и сильный, — указала она на палатку. — Мы не беспомощные.
Мендарк внимательно посмотрел на нее:
— Продолжай! Что еще ты умеешь хорошо делать и не хочешь говорить?
— Ничего. — Она рассказала, что в Туркаде ее пытались обучить ремеслу карманного воришки, но, хотя пальцы у нее были ловкие, она не хотела этим заниматься. — Мой папа научил меня, что красть плохо.
— Обычно да, но не тогда, когда ты голодаешь. Или когда крадешь у врагов.
