— Ра-тип! — позвала она. — Сын Мидеа, где ты?!
В дверном проеме соседнего амбара появился старик. Покосившись на ее окровавленный меч, он поднял вилы и проговорил дрожащим, но решительным голосом:
— Здесь нет человека с таким именем.
«Уж лучше бы был, — пронеслось в голове Ксанчи. — Неужели он сбежал?!»
Следом за стариком вышли еще двое: женщина, раненная в руку, и малыш, вцепившийся в ее юбку.
— Кто ты? — вскинул вилы крестьянин.
— Меня зовут Ксанча. Мы с Ратом оказались поблизости. — Она отбросила меч в грязь. — Он увидел, что крыши горят…
Деревня пылала, но выжившие крестьяне не спешили тушить огонь. В подобных селениях обычно имелся только один колодец, а дома, большей частью, строились из камня, и после пожара их можно было восстановить.
Старик покачал головой. Вряд ли он поверил словам Ксанчи, но видел, как она отбросила оружие в сторону. Мужчина что-то крикнул, и из амбара появились еще несколько перепуганных селян. Рата среди них не было.
Ксанча продолжила свой путь. Пришло время отыскать Ратипа и двигаться дальше.
Открытую дверь белоснежного храма в центре деревни подпирал труп мужчины. После всего, что она увидела в Эфуан Пинкаре, ее вовсе не удивило, что храм стал склепом. Внутри она насчитала еще десяток мертвецов. Все с руками, связанными за спиной, и перерезанным горлом. У самого алтаря Ксанча увидела Ратипа. В оцепенении юноша смотрел прямо перед собой.
— Нам пора.
Он не шелохнулся. В прозрачном сумраке храма его обнаженный меч поблескивал чем-то темным. Ратип никогда прежде не держал в руках оружия, а сегодня, по всей видимости, впервые убил человека. Напряжение было слишком велико. Ксанча осторожно коснулась его плеча.
— Рат. Ратип… — позвала девушка и, подняв глаза, увидела на стене начертанные кровью слова. — Что здесь написано? — спросила она, пытаясь говорить как можно мягче.
— Тот, кто оскверняет веру шраттов, очистится в собственной крови. Да благословит великий Авохир деяния наши.
Ксанча дотронулась до его запястья, и окровавленный меч легко скользнул из его ладони.
— Если бог и существует, — произнес он тихо, — то не убийцы говорят за него.
Она попыталась увлечь Рата к дверям, но он отстранил ее. «Оказывается, смертные люди, — подумалось Ксанче, — те, кто рождается и стареет, видят смерть так, как не может ее увидеть ни один фирексийский тритон».
— Ты же знал, что здесь шратты, Рат. И должен был догадаться, что ты увидишь.
— Нет.
— Я побывала в других деревнях по дороге в Медран, и не ты первый рассказал мне о шраттах. Это их рук дело.
— Это — нет! — Юноша поежился, словно от холода.
— В любом случае нам пора уходить. — Ксанча снова попыталась взять его за руку.
Внезапно Рат замахнулся и ударил бы ее, если бы она вовремя не отскочила в сторону. На мокром от слез лице юноши читалось безумие.
— Хорошо. Поговори со мной, расскажи, почему это сделали не шратты, — смягчилась девушка.
— Смотри. — Рат указал на труп, одиноко лежащий между алтарем и исписанной стеной. Живот мужчины был вспорот, внутренности лежали в пыли, но на теле виднелось еще много других ран, как будто убийца уступил своему слепому гневу, снова и снова вонзая в уже мертвое тело свое оружие. Ксанча поняла, чья кровь обагрила клинок Ратипа.
— Он не шратт!
— Откуда ты знаешь?
— Посмотри на его руки! — волновался Рат.
Девушка дотронулась носком ботинка до руки мертвеца, показавшейся ей совершенно обыкновенной.
— Не вижу ничего необычного.
— Шратты считают себя мстителями Авохира. Они татуируют на руках строки из Священного Писания.
— Может, это новичок?
Рат покачал головой и продолжал:
— Дело не только в руках. Он чисто выбрит, а шратты никогда не бреют бород.
Ксанча порылась в своей памяти. С тех пор как она прибыла в Эфуан Пинкар, чисто выбритых мужчин она встречала лишь в Медране, и это были краснополосые. Еще с несколькими она сражалась сегодня в деревне.
— Так это не шратты? Переодетые в шраттов краснополосые?
Ксанча знала, что среди краснополосых есть фирексийцы, и в голове у нее давно крутился вопрос: «Неужели они затеяли эту войну, чтобы захватить столь отдаленный уголок Доминарии?» И вдруг испугалась, вспомнив Джикса, его зеленую искру и приказ проникать в другие миры. Может, они выследили ее?
— Я видел, как шратты вырезали целую семью. Я видел, как они вспороли живот моему дяде, сказав, что он пролил собачью кровь на их Книгу. Но они не убивают в храмах. Я знаю шраттов, Ксанча, и этот человек не из них.
— Ты сказал, что ушел, когда эти фанатики явились в твою деревню, — ответила девушка спокойно, — и ничего не видел. Это могли быть и краснополосые.
— Вполне, — легко согласился Рат. — Но я видел, как шратты убивали моего дядю. Да и зачем это краснополосым? Никто, кроме шраттов, не воюет за шраттов. — Рат помолчал, а затем продолжил: — Куда бы ни приходила моя семья, люди везде ненавидели их. Мы все молились Авохиру, чтобы из города прислали краснополосых воинов, способных защитить нас.
— Нужно всегда знать, чего просишь. Но в любом случае все это выглядит так, будто краснополосые делают за шраттов грязную работу и не оставляют свидетелей.
Рат и сам пришел к такому выводу.
— И если это так, то здесь еще не все кончено. Они вернутся. И если мы их не убьем, то умрем сами.
— Есть кое-что похуже, Рат. Нас могли видеть и рассказать обо всем шраттам.
Она убила разбойника, который видел их в шаре. Лучник тоже теперь никому ничего не расскажет, равно как и воин в кожаных доспехах…
— Нам надо идти, — поразмыслив, сделала вывод Ксанча.
— Но ведь погибнут люди.
— Не больше, чем если бы мы вообще не приходили сюда.
— Их кровь будет на наших руках. У тебя, похоже, нет совести. Я никуда не уйду.
— Оставаться нет смысла.
— Когда краснополосые вернутся, мы убьем их, а потом уйдем.
Ксанча покачала головой.
— Эта деревня обречена. Один сбежал и предупредит остальных.
Рат взволнованно расхаживал по храму.
— Да, обречена. Поэтому ты переправишь этих людей в другие деревни, где они расскажут правду. К тому времени, когда вернутся краснополосые, деревня будет пуста.
— Ты серьезно?
Он не шутил, а у Ксанчи имелась совесть.
С Ратипа наконец-то сняли ненавистную цепь, а девушка двое суток прочесывала окрестности в поисках сбежавшего воина, но безрезультатно. Затем три дня хоронили убитых, потом еще пять дней ушло на то, чтобы переправить выживших селян в другие деревни, где они рассказывали о шраттах и краснополосых. На десятое утро все было кончено, и путешествие возобновилось.
