— Не ты. Явгмот… Я буду мстить за тебя. Мне очень жаль, но я все уже решил.
— Ты не можешь просто взять и отказаться от меня! Кто поговорит с тобой? Кто поймет тебя так, как я?
— Я буду скучать по тебе, Ксанча. Ведь несмотря ни на что, я привязался к тебе. Ты так много раз спасала меня от одиночества и кошмаров… У тебя доброе сердце. Даже Серра говорила мне об этом…
Сердце. Мысль застучала в голове фирексийки. Ксанча сбросила руку Мироходца со своего плеча.
— Дай мне нож, — утерев слезы, прошептала она.
Урза удивленно посмотрел на девушку.
— Не надо, Ксанча. Подумай, ты ведь всегда так радовалась, когда мы задерживались где-нибудь надолго…
— Пожалуйста, дай мне нож, — тихо повторила Ксанча. В ее голосе слышалась такая решимость, что Урза протянул руку, и из сгустившегося над его ладонью белого пара появился маленький клинок. Этим ножом, лезвие которого было не длиннее ее большого пальца, вполне можно было перерезать горло, но фирексийка не собиралась истекать кровью. Ни разу в жизни ей в голову не приходила мысль о самоубийстве. Она повидала слишком много смертей, чтобы научиться ценить жизнь.
Пристально глядя в глаза Мироходца, твердой рукой, Ксанча сделала надрез пониже левой ключицы, именно там, где уже успел зажить старый шрам. Урза шагнул вперед, чтобы остановить ее, но было поздно.
— Вот мое сердце. — В скользких окровавленных пальцах девушки мерцал янтарный камень. — Если ты не веришь мне, если думаешь, что моя душа принадлежит Всевышнему, разбей это, и я умру. — Ксанча морщилась от боли, второй рукой зажимая рану. — Я поклялась, что никогда не предам тебя. Разве этого мало? Лучше умереть, чем жить с мыслью, что ты отказался от меня.
— Ксанча, нет! — Урза шагнул к ней, но девушка отшатнулась.
— Возьми его. Если правда все, что ты сказал, мне незачем больше жить. Но если ты не хочешь убивать меня — просто возьми с собой.
Глава 17
Открыв глаза, Ксанча увидела ствол поваленной взрывом яблони, сквозь густую листву которой невозможно было разглядеть, что делается на поляне. Ратип сидел на корточках рядом и смотрел широко раскрытыми от страха глазами куда-то мимо нее. Облизав пересохшие губы, девушка приподнялась и потянулась к бурдюку с водой.
— Давно я здесь?
Рат, почти не глядя, пододвинул ей воду и ответил, почему-то шепотом:
— Не очень…
Выдернув зубами пробку, Ксанча сделала несколько глотков и, утеревшись тыльной стороной ладони, хрипло спросила:
— Что там?
— Он появился сразу после взрыва. Страшный, глаза сверкают…
— Фирексиец? — предположила самое худшее Ксанча, чувствуя, что кто бы там ни был на самом деле, сейчас она не способна оказать сопротивление. Оперевшись на руку Ратипа, она попыталась подняться.
«Страшным» незнакомцем оказался Урза. Облаченный в яркую броню, он походил на храмовую статую. В руке Мироходец держал деревянный посох, увенчанный голубоватым металлическим шаром, вокруг которого клубился рой золотистых искр. Ксанча думала, что он потерял этот посох еще в те времена, когда они скитались по вселенной, путая следы, и не была обрадована, увидев его вновь.
Сломанная рука заныла сильнее, и, прошептав заклинание, девушка избавилась от брони. Локоть мгновенно распух, пульсируя горячей болью.
— Он говорил что-нибудь? — Ксанча разглядывала покрасневшую вздувшуюся руку. Если Урза в хорошем настроений, то он избавит ее от боли за секунду, если же нет…
— Ни слова. Просто стоял и смотрел. Уж лучше бы здесь появился какой-нибудь фирексиец…
— Да уж…
Девушка уже и не помнила, когда в последний раз Урза вытаскивал ее из неприятностей, а потому не надеялась, что он пришел, чтобы спасти ее. С тех пор как они поселились в Доминарии, сердце Ксанчи пылилось на полке в комнате Мироходца. Наверняка он давно уже забыл о его существовании. Но вполне возможно и другое: Урза мог наблюдать за комочком янтаря, когда она и Ратип отлучались из дома вместе. Хотя гадать о том, что творилось в голове великого безумца, было абсолютно бессмысленным занятием.
— Подожди здесь, — вздохнула Ксанча, перебираясь через поваленное дерево.
Ратип, как всегда, не послушался и пошел следом.
— Давно я не встречала истинного фирексийца. — Девушка пыталась выглядеть бодро.
— Ты должна была подумать, прежде чем ввязываться в драку. — Глаза Урзы засветились раздражением. — Особенно, когда рядом мой брат.
Набалдашник посоха вспыхнул, осыпав Ксанчу горячими искрами. Девушка поморщилась от боли, но промолчала.
— Это была моя идея, — вступился Ратип. — Мы заметили подозрительных всадников, выезжающих на рассвете из дворца Табарна.
— У них была переноска. — Девушка баюкала раненую руку, но Урза, казалось, не замечал ее мучений. Или не хотел замечать…
— Переноска, здесь? — удивленно осмотрелся Мироходец.
— Мы взорвали ее. Я думала, что из нее появятся тритоны, но никак не ждала такого…
Нижним концом посоха Урза шевелил останки фирексийца.
— Демона? — спросил он по-аргивски.
— Нет, — покачала головой Ксанча. — Это какая-то новая порода жрецов.
Она предпочитала говорить на эфуандском.
— Откуда ты знаешь, кто это, если раньше не видела ничего подобного? — засомневался Ратип.
— Да. Откуда?
— Это жрец, — девушка пнула труп фирексийца, — потому что он похож на жреца…
— Это не ответ.
— Я еще не закончила.
Ксанча опустилась на колени и здоровой рукой попыталась оторвать металлическую пластину, закрывающую лицо монстра. Но сделать это оказалось нелегко. В Фирексии не жалели масла. Пальцы скользили по металлу, ей никак не удавалось подцепить край скользкой маски. Наконец Ксанча зацепилась за пластину там, где та соединялась с кожей, и рванула ее вверх, обнажая окровавленное детское лицо. Ратип зажал рот и отвернулся.
— Видишь, — обратилась девушка к Урзе, обтирая руку от крови, — ему сделали глаза. — Ксанча показала на сплетение проводов в пустых глазницах. — Такие делали только высшим жрецам. Его мускулы и нервы — сложная конструкция из механизмов и плоти. Это — не тупая машина, у него есть мозг.
— Ты же говорила, что у них нет живой плоти. — Юноша уже пришел в себя.
— Это не совсем плоть. — Девушка оторвала кусок кожи и протянула его Урзе. — Такой она становится после соединения ее с металлическими частями и маслом.
Мироходец брезгливо покачал головой, и Ксанча откинула сероватую кожу в траву.
— Значит, это случилось бы с… — Ратип подавил приступ тошноты.
— Да, если бы мне было предназначено стать жрецом, — кивнула фирексийка и подумала о том времени, когда она с завистью смотрела на счастливцев, прошедших посвящение маслом. «Если бы и мне суждено было встать с ними в один строй, — спрашивала себя Ксанча, — была бы я счастлива?» Но этот вопрос не имел ответа. В Фирексии не существовало понятия счастья.
