И Михаил Анатольевич окончательно впал в столбняк. Тамрот? Талисман, о котором говорила принцесса? Вот этот его кубик… детская игрушка?!
Сомневаться, кажется, не приходилось. Таинственный гость бережно укрыл кубик где-то у себя на груди, обращаясь с ним, как с величайшей драгоценностью. Лицо его смягчилось и разгладилось.
— Так много хлопот из-за недосмотра, — пробормотал он и обратил к Басуржицкому повеселевший взгляд. — Отлично! Я увеличиваю ваше вознаграждение. Итак, ждите меня сегодня ночью и ничему не удивляйтесь.
— Я рад, я рад, — засуетился так ничего и не понявший Даниил Федорович. — Буду ждать… но постойте, вы же не ответили на мой вопрос!
— Какой вопрос? — нетерпеливо спросил гость, которого явно ничего здесь более не интересовало.
— Куда мне девать этих людей? Девушку вы заберете, а их? Согласитесь, не могу же я отпустить их по домам, теперь в особенности, — Басуржицкий с отвращением ткнул рукой в сторону бледного, оцепеневшего Овечкина.
Темноволосый ненадолго задумался.
— Сиделку я, пожалуй, тоже заберу, — сказал он. — Принцессе все равно понадобится служанка. А этот мне не нужен… ну деньте его куда-нибудь!
— Куда? В кладовку? — с неожиданным сарказмом осведомился Басуржицкий. — Нет уж, забирайте и его тоже. Еще наведет на меня милицию…
— Как вы мне надоели, — поморщился гость. — Мне ли вас учить… возьмите его себе для экспериментов!
— Я не убийца! — возопил Басуржицкий, но темноволосый его уже не слушал. Он сделал шаг назад и исчез. Как будто резная фигура вернулась на свое место на дверце шкафа…
Даниил Федорович застонал.
— Мальчик, — со страдальческим видом обратился он к секретарю. Сделай милость, убери его пока куда-нибудь, с глаз моих долой… о-о-о, что за наказание такое!
Секретарь повернулся к Овечкину.
— Пойдемте, — сухо сказал он, и оглушенный происшедшим Михаил Анатольевич машинально пошел за ним прочь из кабинета.
В голове у него все смешалось. Игрушка, оказавшаяся сказочным Тамротом, жуткий незнакомец, загадочные эксперименты Басуржицкого, какая-то интрига с еще одним похищением принцессы… сегодня ночью, сказал этот тип. Сегодня ночью!
И Овечкин разом пришел в себя. Сейчас или никогда. Куда его ведут?
Они еще не успели далеко отойти от кабинета. И недолго думая, Михаил Анатольевич повернулся и пошел обратно. Потом побежал.
Секретарь, видимо, на секунду опешил, не ожидая со стороны Овечкина никакого неповиновения, и тому удалось добежать до самой приемной, прежде чем мальчишка кинулся следом. Но Басуржицкий, должно быть, услышал топот, потому что выскочил из своего кабинета как раз вовремя, чтобы Михаил Анатольевич с разбегу налетел на него. Овечкин сбил его с ног и устремился к входной двери. И тут подоспел секретарь.
Силища у хрупкого подростка оказалась прямо-таки беспримерная. Басуржицкий не успел еще подняться с пола, как Михаил Анатольевич уже вынужден был сдаться, чувствуя себя в руках мальчика, как в железных тисках. К тому же тот заломил ему руку за спину — ощущение, весьма непривычное для мирного библиотекаря!
— Так я и знал, — сварливо заметил психиатр и, кряхтя, распрямил спину. — Не будет мне покоя! Отведи его в лабораторию, да держи покрепче, слышишь? Запри в виварии. А вы не брыкайтесь, как вас там… Михаил… толку не будет. Мне, право, жаль, что так вышло, поверьте, голубчик. Но я не знал.
И сочтя это достаточным извинением, он снова скрылся у себя в кабинете. А дьявольский секретарь, продолжая удерживать руку Михаила Анатольевича за спиною, быстро вывел его в какой-то ранее не встречавшийся коридор и затолкал в первую же дверь. Щелкнули замки, и Овечкин очутился в виварии психиатра Басуржицкого.
ГЛАВА 14
Едва он глянул на это помещение, как шарахнулся обратно к дверям и, ничего не соображая, с белым от ужаса лицом, принялся ломиться в них, но это было совершенно бесполезно. Через некоторое время он осел на пол, закрывая лицо руками и боясь даже нечаянно снова увидеть то, что находилось в этом помещении. Сердце его колотилось так, словно пыталось вырваться из грудной клетки своего хозяина, как сам Овечкин только что — из вивария.
Ничего более страшного он в жизни своей не видел. Никаких зверей, как следовало ожидать от вивария, тут не было и в помине. Тут стояло несколько столов, на коих лежали люди — Михаил Анатольевич боялся даже про себя произнести слово «трупы», — кое-как прикрытые простынями. А вдоль стен стояли тоже люди, и это было страшнее всего. Они стояли, как живые, и глаза у них блестели, но были они неживыми, как восковые фигуры. Однако восковыми фигурами они не были…
Михаил Анатольевич чувствовал себя на грани помешательства. На сей раз — настоящего. Это было чересчур. Он хотел бы сейчас упасть в обморок или даже умереть от разрыва сердца, только б не сидеть тут с ними. Что угодно… Однако Михаил Анатольевич знать не знал и ведать не ведал, что он уже не прежний Овечкин, которого действительно вынесли бы отсюда вперед ногами, и ему еще только предстояло в этом удостовериться.
Пока он сидел на полу, отчаянно зажмурившись и для верности прикрывая глаза руками, рассудок его, защищаясь от перегрузки, уже заработал и принялся раскручивать в обратном порядке события последнего часа. И добрался-таки до того момента, когда психиатр Басуржицкий произнес слова, оставшиеся тогда непонятыми Михаилом Анатольевичем. «Экземпляры, которых вы мне поставляете… они же не люди!» В эти слова рассудок теперь вцепился и начал настойчиво вдалбливать их в помутившееся сознание своего хозяина. И мало-помалу значение этих слов дошло до Овечкина, и ужас начал отступать.
Правда, нескоро еще решился Михаил Анатольевич отвести руки от лица и открыть глаза. Все-таки он это сделал в конце концов и содрогнулся, увидев их снова. Но сознание на этот раз осталось ясным. Еще через какое-то время он даже поднялся на ставшие ватными ноги и заставил себя, холодея от омерзения, подойти поближе к одному из них. Куклы?.. но во всем подобные людям! Они следили за ним блестящими живыми глазами, только что не шевелились. Зато зашевелились волосы на голове у Овечкина, едва он представил себя с ними наедине ночью. А вдруг по ночам они оживают…
Ночью! Он вспомнил о том, что ожидается ночью, и проклятые куклы в тот же миг стали ему безразличны. Ночью этот тип, отобравший у него Тамрот, явится разыгрывать какой-то спектакль с похищением Маэлиналь, а Басуржицкий будет ему помогать. Михаилу Анатольевичу стало дурно, едва он представил себе незнакомца с резиновым лицом рядом с принцессой… и куда он собирается ее забрать?!
Этого нельзя было допустить. И нельзя было терять время.
Михаил Анатольевич ринулся к окну — единственному месту, которое могло служить хоть каким-то выходом. Сейчас он, пожалуй, решился бы даже пробираться по карнизу на крышу. Но окно оказалось забранным решеткою. Овечкин некоторое время тупо смотрел на нее, не понимая, потом застонал. Этого надо было ожидать. Ему не выйти из проклятой квартиры. И все-таки это надо сделать. Надо привести сюда Маколея. И пусть малютка-секретарь кидается на него, а мы посмотрим…
