3
Отец Дункан Мак-Лайн, подняв случайно взгляд от чаши, которую он наполнял святой водой, заметил шедших по двору двух молодых людей. Чтобы лучше видеть, он прикрыл рукою глаза от яркого полуденного солнца. Тот, что помладше, в бархатном плаще, золотое шитье которого так и сверкало в солнечных лучах, — принц Келсон. А старший — глаза молодого священника вспыхнули удивлением и радостью — это же Аларик!
Он поставил на пол пустую бутыль, разгладил помятую сутану и поспешно вышел в галерею.
— Аларик! — он крепко пожал другу руку. — Какой приятный сюрприз! И Келсон, — он обнял юного принца за плечи. — Я просто не верю своим глазам. Сразу два моих самых любимых человека, — сказал он, заводя их в прохладную тень портика. — Однако по лицу Аларика я вижу, Келсон, что это не просто светский визит, не так ли?
— Ты весьма чуток, Дункан, — улыбнулся молодой генерал. — Мне не удавалось тебя перехитрить, даже когда мы были еще детьми. Можем ли мы с Келсоном завладеть тобой и твоим кабинетом примерно на час, чтобы посоветоваться?
Дункан криво усмехнулся, но кивнул.
— Разумеется, ты не мог приехать иначе как по делу, Аларик, — сказал он, подхватывая пустую бутыль и ведя гостей в неф. — Наверное, мне следовало бы стать твоим исповедником... тогда хоть раз в году я уж точно бы тебя видел. Правда, если подумать, это не особенно удачная мысль — слишком хорошо я тебя знаю.
Они остановились в трансепте и поклонились перед алтарем.
— Ладно тебе, Дункан, — посмеиваясь сказал Морган, когда вслед за тем они вошли вместе со священником в боковую дверь. — Я вижусь с тобой куда как чаще; кроме того, от моего замка до столицы пятьдесят миль.
— Нет, Аларик, можешь не оправдываться. Или обещай навещать меня почаще или забудь о моем кабинете... и поищи другое место для обсуждения своих дел.
Он тщательно прикрыл за собой дверь и подошел к маленькому круглому столу в центре комнаты.
— Хорошо, Дункан, — засмеялся Морган, усаживаясь по его жесту вместе с Келсоном за стол. — Даю слово.
Он отцепил от своего пояса маленький кожаный кисет и начал возиться с его завязками.
— Не найдется ли у тебя что подстелить, Дункан? — спросил он, справившись с ними.
Священник еще не успел ответить, как Келсон выдернул из рукава белый шелковый платок и расстелил перед генералом.
— Это подойдет, Морган?
— Вполне, мой принц, — ответил тот, вынимая из кисета и бережно опуская на шелк что-то золотое и сверкающее. — Узнаете, Келсон?
Келсон тихонько вздохнул, широко раскрыв свои серые глаза в благоговейном удивлении.
— Это Огненный перстень, печать силы моего отца.
— Можно взглянуть? — взволнованно спросил Дункан.
Морган кивнул.
Священник поднял за концы шелковый платок, повертел его туда-сюда, приглядываясь к перстню. В алых отблесках драгоценных камней гладкий металлический ободок его излучал теплое сияние. Затем Дункан опустил платок на стол и расправил смявшийся шелк.
— Что ж, это хорошо, — выдохнул он, и в глазах его появилась надежда. — А еще?
Вместо ответа Морган снова полез в кожаный кисет и вынул из него тяжелую эмалевую брошь величиной с кулак. По краю ее шел гравированный золотом орнамент, а на малиновом поле сиял золотой лев на задних лапах.
— Что это?.. — начал Келсон, недоуменно сдвинув брови.
— Ключ, мой принц, — тихо сказал Морган. — Ключ к силе вашего отца.
Он подал брошь Дункану, который быстро осмотрел ее и передал Келсону.
— Брион рассказал мне обо всем, когда я видел его живым в последний раз. Он предчувствовал грозившую ему опасность, ибо заставил меня поклясться, что, в случае, если он погибнет, я передам брошь и кольцо вам, Келсон. К броши прилагаются еще стихи.
— Какие, Аларик? — спросил священник, нетерпеливо наклоняясь к нему. — Ты знаешь их?
— Да. Но из них мало что понятно. Слушайте.
Он начал декламировать, и лицо его приняло отсутствующее выражение:
Ты ищешь силы — будет так, но возрастет она
В канун дня коронации и перейдет сполна
К тебе, коль будет человек святой служить поводырем
И ты колени преклонишь с защитником вдвоем.
Но правой суждено руке перенести страданье:
В нее вонзятся Зубы Льва — для храбрых испытанье.
Когда же ты его пройдешь, претерпевая муку,
Вольется сила чрез кольцо, надетое на руку.
— Да, — сказал Дункан, откидываясь снова на спинку стула и поднимая бровь. — И что же нам с этим делать?
— Погодите, святой отец, — возбужденно начал Келсон. — Первая часть понятна достаточно: «...возрастет она в канун дня коронации и перейдет сполна...» — и означает это, что все должно произойти нынче вечером. «Святой человек», который послужит поводырем — это вы, отец, а «защитник», с которым я должен преклонить вдвоем колена... — он посмотрел на Моргана.
— Верно, мой принц, — кивнул тот. — Наши с Дунканом роли указаны, но вот ваша?.. Третью строфу я пока вообще не понимаю, но в четвертой явно содержится намек на ритуал коронации, когда архиепископ наденет перстень на вашу руку... правую руку! Как же я сразу не догадался?
— Да, конечно, — подтвердил Келсон. — Отец обычно о таких вещах говорил, пользуясь геральдическими терминами. Это на него похоже.
Келсон поднял брошь и вытянул левую руку.
— «Но правой суждено руке перенести страданье: в нее вонзятся Зубы Льва — для храбрых испытанье».
Он посмотрел на брошь, потом на друзей с забавно-удивленным выражением лица.
— Не понимаю, Морган. У льва нет зубов. Как же?..
— Погодите, — Дункан вскочил на ноги, потянулся за брошью. — Дайте-ка посмотреть.
Он внимательно изучил драгоценность, затем перевернул ее и коснулся застежки.
— Конечно же, — пробормотал он, и взгляд его сделался отсутствующим. — Всегда должно существовать какое-то препятствие, необходимость проявить мужество.
Морган медленно встал, не сводя глаз с Дункана.
— Зубы льва — это застежка? — спросил он тихо.
Взгляд Дункана прояснился.
— Да.
Келсон, перегнувшись через стол, провел пальцем по трехдюймовой тонкой золотой игле. И нервно сглотнул.
— Зубы Льва должны вонзиться в мою руку?
Дункан бесстрастно кивнул.
— Это... будет очень больно, да? — спросил Келсон еле слышно.
Дункан снова кивнул.
— Но другого способа нет, так ведь?
— Нет, мой принц, — ответил священник, лицо которого казалось особенно бледным на фоне его темного одеяния.
