– Господь принял клятву и да не раскается. Теперь ты священник навеки, – объявил Энском. – В день великого гнева будь десницей Господа нашего.
Камбер поцеловал книгу и передал Энскому.
– А теперь вознесем к Господу наши ликования! – возгласил архиепископ, широко улыбаясь и обнимая Камбера. – Йорам, иди же, обними своего отца, теперь он и брат твой.
Он отошел, и его место занял Йорам. Йорама сменила Эвайн, со слезами радости уткнувшаяся в плечо, и Рис, которого Камбер обнял с отцовской любовью.
– Счастья и почестей вам, преподобный Камбер. – Рис улыбнулся, и его солнечно-желтые глаза весело заблестели. – А теперь, если ты уже закончил принимать поздравления, мы с нетерпением ждем от тебя подарка – твоей первой мессы. Можно помогать тебе служить ее?
Самые близкие и любимые прислуживали ему. В тонкостях ритуала помогали Йорам и Энском, Эвайн и Рису было не до мелочей, их переполняла нечаянная радость.
Камберу показалось, они понимают, что это означает для него, а то, чего не могут постичь, принимают на веру. Он почувствовал эту веру, когда они опустились на колени, чтобы принять благословение из его священных рук, и видел ее в восторге дочери, когда ее муж, прощаясь, обнял Камбера, прежде чем воспользоваться Порталом для возвращения домой.
С Йорамом все и так было ясно, тут не требовалось искать подтверждений. В блеске глаз сына разом читалось все, его переполнявшее.
Они не говорили об этом, пока Энском тоже не удалился и не пришла пора укладывать облачение и алтарные принадлежности. Йорам свернул свою и отцовскую ризы, бережно уложил в кожаную дорожную сумку и с улыбкой обратился к Камберу:
– Что скажешь, отец?
Камбер, соскабливавший воск, растекшийся от западной свечи, взглянул, широко улыбаясь.
– Ты теперь произносишь эти слова иначе, заметил?
– Отец? – Йорам засмеялся и отнес западную свечу к остальным.
– А разве ты не изменился?
– Я надеюсь, ты не станешь требовать ответа, – Камбер тоже развеселился. – Йорам, я не чувствовал себя таким счастливым уже много лет. – Убрав последнюю каплю застывшего воска, Камбер сжал ее между пальцами, воск вспыхнул и сгорел без следа. Продолжая задумчиво улыбаться, он вытер руки о синюю сутану и принялся помогать Йораму прибирать алтарь.
– Знаешь, – продолжал он, встряхнув расшитый покров, – наверное, никогда не сумею объяснить это на словах, даже тебе, тому, кто знает точно, о чем я говорю. Ты сам-то что-нибудь понимаешь?
– О да. – Йорам отложил в сторону только что свернутую им ткань и взялся за другой конец покрова, что держал Камбер, глядя отцу в глаза и улыбаясь.
– Что ж, я рад потому, что не уверен, что я понимаю. Это нечто восхитительное, величественное, грандиозное и, откровенно говоря, немного пугающее.., поначалу.
– Пугающее? Да, думаю, так и есть в каком-то смысле, – согласился Йорам. – Мы приняли на себя огромную ответственность. – Он положил сложенный покров на другие и, облокотившись на стопку, взглянул на Камбера. – Однако это стоит того. Испуг скоро проходит. Но восхищение – никогда, впрочем, я бы и не желал этого.
Камбер кивнул.
– Возможно, страх необходим как напоминание об ответственности и средство усмирения гордыни. Так и должно быть.
– Верно.
Йорам в последний раз оглядел часовню, вздохнув, взял покровы и сумку с облачением и направился к выходу.
– Я заберу это и оставлю тебя одного. Полагаю, тебе нужно несколько минут одиночества, прежде чем ты вернешься к себе. Свечи я уберу утром.
Камбер кивнул.
– А что с дискосом и потиром? Они тоже останутся до утра?
Йорам взглянул на кожаный футляр возле свечей и опустил глаза.
– Они принадлежали Алистеру, отец. И, по-моему, теперь должны принадлежать тебе. Если не возражаешь, я не хотел бы присутствовать при твоем новом превращении в него, сегодня ночью это выше моих сил.
– Йорам, мне известно, что ты не одобряешь…
– Нет, не то, уже не то, – Йорам покачал головой и наконец поднял глаза. – Я понимаю, что ты сделал и почему. Я не могу передать, как я восхищен тем, что ты совершил нынче. – Он на мгновение отвел взгляд. – Но слишком редко ты будешь просто Камбером Кириллом, а не Алистером Кириллом. Я бы хотел, чтобы в моих воспоминаниях о сегодняшней ночи ты остался самим собой.
Потрясенный, Камбер несколько секунд смотрел на сына, потом крепко обнял его. Когда Йорам отстранился, на его губах была улыбка, на глазах блестели слезы. А когда он торопливо кивнул и поворачивался к выходу, улыбка превратилась в усмешку.
Камбер смотрел вслед сыну полным любви взглядом, потом наклонился за коробкой, где лежали потир и дискос Алистера Каллена. Взмахом руки он погасил свечи у стен и все остальные, кроме лампады, сотворив шар серебристого света.
Поклонившись лампаде, отец Кирилл выскользнул из комнаты. До возвращения в покои Алистера Каллена и в его мир предстояло выполнить еще одно.
Камбер вступил в хорошо знакомую ему комнату. Почти целый год она служила убежищем и жилищем Синилу, тогда еще принцу. В те дни на стене висел огромный портрет его прадеда Ифора, напоминая претенденту на престол о его корнях. Рядом с дверью осталось с тех пор слегка блестевшее темное зеркало, около него и остановился Камбер. Когда-то служившее Синилу зеркалом правды, теперь оно должно было выполнить эту роль для другого.
Камбер остановил светящийся шар в воздухе, а сам встал на расстоянии вытянутой руки от полированного стекла, изучая глядевшее на него из зеркала лицо.
Камбер Кирилл Мак-Рори. Теперь святой отец Камбер Кирилл. Сколько времени прошло с тех пор, как он в последний раз видел его? И сколько еще пройдет до того, как он снова увидит себя?
Сколько времени ему пребывать другим, носить чужой облик и жить не своей жизнью? Придет ли время жить для себя, а не для других?
Ему пятьдесят девять лет. Сколько осталось еще? И так много еще нужно успеть.
Камбер от жалости к себе покачал головой, прижимая ладони к глазам. Он пришел сюда не за этим. Хотел напомнить себе, кто он, несмотря на то и благодаря тому, что произошло сегодня. Это поддержит его, какую бы маску он ни нацепил.
Он благодарил Бога за очищение, которое пришло к нему. Теперь каждый день, каждое мгновение его жизни будут не просто бытованием на бренной земле.
Камбер снова взглянул на отражение в зеркале, запоминая знакомые черты, которые исчезнут совсем скоро. Он отметил округлость бритого лица, полуседые волосы, прилегавшие к голове, как чепец цвета ртути, упрямо сжатый рот с тонко очерченными губами, глаза неяркие и твердые, похожие на туман, клубившийся и мерцавший внутри серебристого шара.
Пора было и остановиться, хотя спать вовсе не хотелось. Когда Гьюэр придет утром одевать его, он должен быть в постели, А чтобы вернуться в постель, нужно было снова влиться в оболочку Алистера Каллена.
