– Разве не прекрасно?
Глава 23.
Хотел бы я теперь быть у вас и изменить голос мой, потому что я в недоумении о вас.
Послание к Галатам 4:20
– Не.., уверен, что понимаю вас, Государь, – произнес Камбер после небольшого молчания, опасаясь, что даже слишком хорошо понимает. – Это облачение отца Альфреда?
– Нет, мое. Отец Альфред никогда не пользовался им.
– Но вы пользовались… – сказал Камбер ровным голосом.
– Да.., каждый день с того времени, как вы стали епископом, как делал это раньше.
Вздохнув, Камбер облокотился о край сундука и потер лоб, стараясь придумать ответ. Как он мог не предвидеть этого? Не удивительно, что в последнее время Синил был так уравновешен.
Разумеется, он знал, каким должен быть его ответ. Алистер Каллен мог бы привести статью церковного устава, требующую для такой провинности низложенного священника самого сурового наказания. Одного года в духовном звании Камберу хватило, чтобы знать о тяжести преступления лица, совершавшего священное служение, не будучи священником. В глазах церкви король был преступником.
Но он не мог заставить себя бросить упрек Синилу. Сколько мучений и невзгод вошло вместе с Камбером в жизнь этого набожного человека. Какая беда от того, что он втайне вернулся к своим излюбленным обязанностям?
Священство принимают до гробовой доски. Почему Синил не может остаться священником после нескольких человеческих слов об отрешении от сана?
Он приносил клятву Богу и продолжает служить Ему, находя в этом счастье своей жизни, делаясь мудрее в мирских делах. Кто такой Камбер Мак-Рори, чтобы укорять за это?
– Вы возмущены, не так ли? – пролепетал Синил, не в силах выносить молчание Камбера. – Боже, должно быть, я кажусь вам чудовищем!
Камбер удивленно взглянул на короля. Он никак не думал, что его молчание так подействует на Синила. Разве не довольно было этому несчастному страданий и душевных мук? Признание короля было рискованным шагом, совершая его, он мог навсегда лишиться того, что считал единственным утешением в своей разбитой жизни.
– Чудовищем? – очнулся Камбер. – Боже милостивый, нет, Синил! Поверьте, у меня и в мыслях этого не было. Сознаюсь, я был поражен. Вы знаете закон так же хорошо, как и я.., возможно, даже лучше, потому что наверняка все тщательно обдумали, прежде чем пошли на это.
Синил кивнул с несчастным видом, не находя сил отвечать.
– Скажите, то, что вы делаете, приносит вам успокоение? – ласково произнес Камбер.
– Это.., смысл моей жизни! – выдавил Синил, склонившись над лежавшей на руках ризой.
Несколько секунд Камбер молчал, предоставив королю колебаться между отчаянием и надеждой. Он видел, как Синил гладит складки мягкого щелка, и дрожь в его руке, и неумелые попытки скрыть волнение. Что же, он думает, что сейчас ризу станут отнимать?
– Синил? – наконец позвал Камбер, нагибаясь к застывшему в напряжении королю. – Синил, послушайте, я понимаю причины, побудившие вас. Понимаю и вовсе не упрекаю. Я даже не хочу запрещать этого. Господу нашему не может быть неугодна такая любовь к нему.
Синил медленно поднял голову, не веря своим ушам, он хотел видеть говорившего и искал его смятенным взором.
– Вы говорите так?
– Да.
Казалось, Синил задумался, но, взглянув на епископское кольцо Камбера, вздохнул и начал складывать ризу.
– Может быть, вы правы насчет Него… Я хочу верить в это. Но что с епископами? Что они сделают со мной, когда узнают?
– А почему они должны узнать? – спросил Камбер, нахмурившись, когда Синил положил облачение обратно в сундук, – Вы исповедовались. Разве вы станете исповедоваться и остальным?
– Значит, вы не расскажете им? – с надеждой произнес Синил.
Вместо ответа Камбер заглянул в сундук и рылся в нем, пока не нашел то, что заметил раньше: широкую расшитую епитрахиль фиолетового шелка. Он вынул ее и повесил на ладонь правой руки.
– Вы видите это, Ваше Величество?
– Да.
– Так вот, существует еще одна, которой вы не видели. Она была на мне с тех пор, как я поднялся с того кресла у камина. Как я могу рассказать еще кому-то о том, что узнал на исповеди? Неужели вы думаете, что я не строг в своих обетах?
Они помолились, а потом Синил робко попросил своего брата-священника помочь ему отслужить мессу. Поколебавшись, Камбер согласился принять роль диакона, в то время как Синил совершит обряд. Служба началась, и очень скоро благоговение и чистота наполнили Камбера, обжигающая вера короля возвращала к воспоминаниям о далекой ночи и потаенной часовне в сердце гор. Синил открылся без остатка, сделался ясен, как рукопись под полуденным солнцем, чтобы читать в его душе, не требовалось никакой премудрости. Камбер уверился в правильности своего решения – секрет короля должен быть сохранен. Помимо всего, это укрепит дружбу и взаимное доверие монарха и его ближайшего советника Алистера Каллена.
Несмотря на очевидные выгоды, этот случай насторожил Камбера, Часом позже выйдя от короля, он нуждался в уединении больше, чем до визита. Взяв факел у одного из стражников королевской башни, он снова вышел через южные ворота, прогоняя назойливые мысли о Синиле и его заботах. Когда он наконец оказался в своем крыле архиепископского дворца, начал спускаться вниз вместо того, чтобы пойти наверх. Через малозаметную дубовую дверь Камбер вышел на площадку из каменных плит. Под ним была небольшая часовня, в которую спускалась широкая лестница, заканчивающаяся в центре комнаты.
Это место не было укромным уголком Камбера, особенно зимой, но часовня находилась в стороне от главных переходов и чаще всего пустовала, так было и сейчас – подходящее местечко для выяснения отношений с собственным сознанием. Свет проникал в часовню сквозь три проема над дверью. Внутри помещалось скромное надгробие, некогда выбеленное известью, наверное, чтобы стало посветлее. Но сырость и время превратили побелку в размытые грязные пятна на плите. Стены, когда-то украшенные фресками, изображавшими житие Богородицы, уже давно осыпались.
Однако часовня не была заброшена. Пол был довольно чист, алтарь в полном порядке – время от времени часовенка использовалась гостившими священниками, служившими и молившимися тут. Никаких украшений здесь не было. На алтаре лежали лишь обычные покровы, убранство составляли две свечи в простых подсвечниках, незатейливое деревянное распятие да изящная, но серая от времени статуя Богородицы подле непритязательной дарохранительницы.
Взглянув, Камбер начал спускаться. Его факел отбрасывал круглую красноватую тень, бывшую единственным ярким пятном, кроме красного огонька лампады, горевшей над алтарем. Внизу он поклонился и перекрестился, потом вставил факел в держатель на северной стене. Вернувшись к алтарю, он распростерся на полу, как в ночь своего посвящения, от холода и сырости голого камня Камбера отделяла только ткань его одежд.
