Книга Скорбь Гвиннеда, страница 107. Автор книги Кэтрин Куртц

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Скорбь Гвиннеда»

Cтраница 107

— Прошу прощения, ваше высочество, — неуверенно окликнул его паж. — Я не хотел бы вам мешать, но пора собираться к мессе. Должно быть, вы очень тронуты тем, что вам предстоит?

Джаван ничего не ответил и не стал поправлять Карлана. Пусть думает, что хочет, — и донесет архиепископу. Это пойдет принцу только на пользу.

И все же, несмотря даже на все его смущенное шпионство, Джаван знал, что ему будет недоставать Карлана. Сегодня тот покинет его, ибо даже принц, принося монастырские обеты, терял право иметь прислугу. Они уже простились накануне. Карлану теперь предстояло занять место при короле, — хотя, если повезет, они с Джаваном будут встречаться раз в месяц, чтобы тот рассказывал принцу последние придворные новости. Эту уступку он выторговал у архиепископа, и тот с готовностью согласился, настолько рад был, что Джаван все же решился примериться к религиозной жизни. Впрочем, стоит ему принести обеты, и, возможно, все обещанные привилегии поспешат отменить.

Но сейчас не стоит тратить силы и волноваться понапрасну. У него и без того хватало поводов для тревоги — например, не попытается ли Хьюберт обмануть его, вставив в текст клятвы какую-нибудь совершенно невинную на первый взгляд фразу, но которая затем сделает расторжение обета невозможным. Конечно, это маловероятно, но он не доверял Хьюберту. Хотя он и успел сделать некоторые шаги, чтобы контролировать архиепископа, но его власть над ним была пока еще настолько призрачна, что об этом не стоило и говорить.

Однако нельзя позволить Хьюберту и остальным навсегда превратить его в монаха, будь то силой или хитростью. Его брат Алрой выглядел совсем скверно, когда они виделись в последний раз, и вполне может умереть, не оставив наследника — наследника, который бы с самого рождения сделался игрушкой в руках регентов, на гибель всему Гвиннеду.

Так что лучше уж Алрою умереть без потомства, чем сыграть регентам на руку, подарив им нового короля, — ибо Джаван был уверен, что дни брата будут сочтены, как только новый принц крови явится на свет. Он не знал, подобрали ли уже королю невесту… И, кстати, любопытно, будут ли сегодня здесь Алрой или Райс-Майкл? Он просил, чтобы им позволили приехать, хотя церемония должна быть закрытой, и даже сам послал приглашение, вместе с письмом, где пытался объяснить, что заставило его принести эти обеты.

Но ему было неведомо, дошли ли письма по назначению и как сильно они могли измениться по пути. Регенты подлы и хитроумны. Они пойдут на все, чтобы достичь своих целей.

Звон колоколов вырвал его из задумчивости и заставил себя следить за ходом мессы, как подобает. Он заметил, когда подняли гостию, а затем и чашу — впервые он увидел это пару недель назад, — как их окутало слабое сияние. Интересно, знают ли об этом Хьюберт и все остальные? Едва ли… Когда-нибудь, если представится возможность, он спросит об этом у отца Джорема. Дерини должны видеть такие вещи — хотя вопрос, почему он сам видит это, даже не пришел ему в голову.

Привычная магия Святых Даров на сей раз не даровала утешения, ибо во время причастия Хьюберт обошел его стороной. Ему не позволят причаститься, пока он не исповедуется и не даст обеты. Поэтому на выходе из часовни внутри Джаван ощущал холод и пустоту, ведь уже много дней он ни разу не начинал день без евхаристии.

Кроме того, архиепископ обошел его своим благословением во время службы и сразу отправился завтракать вместе с братией Custodes Fidei, не приглашая Джавана присоединиться к ним. Не задержался и Карлан — поклонился с блестящими от слез глазами, поцеловал руку принцу, — и удалился. Вместо этого двое монахов, которых Джаван никогда прежде не видел, отвели его в узкую, душную комнату, где монах-цирюльник коротко обрезал ему волосы кружком, как носили большинство клириков. Тонзуру ему выбреют позже, во время церемонии, и Джавана сия перспектива отнюдь не радовала, хотя Хьюберт уверял, что это всего лишь символ и никоим образом не привяжет его навечно к религиозной жизни.

Затем его отправили в другую комнату, без окон, освещенную лишь лучинами на глиняных подставках. За тяжелым шерстяным занавесом серого цвета, чуть темнее каменных стен, клубился пар — Джавана ожидало ритуальное омовение, обязательное для всех послушников перед пострижением. Как символ очищения, в его глазах, это мало чем отличалось от того, что делал Реван, хотя Хьюберт пришел бы в ужас, услышав от принца такое сравнение.

Впрочем, через нечто подобное проходили и будущие рыцари перед посвящением, и Джаван утешил себя этой мыслью. Он и станет рыцарем, разве что служить будет Свету, а не какому-то земному владыке… хотя придется на словах еще и хранить верность архиепископу, по крайней мере, сейчас.

Как его научили заранее, он с поклоном промолвил: «Deo gratias», когда монах отдернул занавес и жестом велел ему войти и разоблачиться. Комнатенка оказалась крохотной и влажной, там горела единственная лучина в угловой нише. Сама ванна была деревянной, круглой; края бадьи доходили Джавану до груди; от воды густо валил пар. Когда занавес опустили, принц поспешно разделся и сложил тунику и штаны на трехногий табурет у входа. Ни полотенца, ни сменной одежды он не обнаружил, но не сомневался, что их принесут, когда придет время.

Единственное, что его огорчило, это необходимость снять сапог, специально сделанный для его хромой ноги, — хотя Хьюберт обещал, что завтра он получит свою обувь обратно. Архиепископ отлично знал, насколько больно и тяжело Джавану ходить без такой поддержки, но исключений быть не могло: даже принц обязан идти к пострижению босиком. Больная нога едва не подвела его, когда он перелезал через бортик, — а погрузившись в воду, Джаван не смог сдержать стона. Слишком горячо для жаркого августовского утра!.. Пытаясь не обращать на это внимания, он заставил себя несколько раз нырнуть под воду с головой, чтобы смыть отстриженные волоски. Ему послышались чьи-то шаги снаружи, и как будто кто-то приподнял и опустил занавес. Об этом он тоже постарался не думать.

Хьюберт сказал, что на омовение у него будет почти час времени, но Джаван покончил с этим вдвое быстрее. Выбравшись из бадьи, весь мокрый, он ничуть не удивился, обнаружив, что кто-то заменил его мирское платье на тонкую черную рясу длиной до щиколоток, подобную той, что была на нем в disciplinarium'e. Оставалось лишь надеяться, что посещение этого места не входит в обряд пострига. И кстати, ему не только не дали ни пояса, ни веревки, чтобы подвязать на поясе, но не предоставили даже нижнего белья.

Дрожа от холода, он натянул балахон, прекрасно сознавая, что все это намеренно рассчитано для того, чтобы заставить послушника чувствовать себя обделенным и уязвимым — и разозлился на себя самого, потому что это подействовало именно так. На гвозде, вбитом в стену, он обнаружил гребень и постарался привести остриженные волосы хоть в какое-то подобие приличествующей клирику прически, хотя здесь не было зеркала, чтобы удостовериться в результате своих трудов.

Вскоре за ним явились еще двое монахов. Воздух снаружи показался прохладным, в сравнении с купальней, и Джавана тут же охватил озноб. Ковыляя, он проследовал босиком за своими провожатыми в другую комнату, где незримый священник за деревянной ширмой приготовился выслушать его исповедь. Голос, приветствовавший его во имя Господа и призвавший покаяться в грехах, принадлежал не Хьюберту, и не Секориму, и никому другому из знакомых принцу Custodes, однако он не сомневался, что исповедь его принимает член этого ордена — равно как и в том, что любой из Custodes с легкостью нарушит тайну исповедальни, если только это будет в их интересах.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация