«Ты тот, кто я думаю?» — осмелился он спросить.
Фигура приблизилась, пока Келсон склонял голову, и король сделал резкий вдох, когда она остановилась на расстоянии вытянутой руки.
«А как ты думаешь, кто я?» — спросила сущность.
У Келсона пересохло в горле, и он смог только сглотнуть, порадовавшись, что ему не требуется говорить вслух.
«Я думаю, ты — святой Камбер Кулдский, которого я искал во время путешествия. Ты… пришел мне на помощь».
«В самом деле? — ответила сущность. — Может, я — просто удобный образ для той более лучшей части души, которая есть в тебе и во всех, взыскующих Света; образ, который можно призвать, когда тьма наступает?»
Келсон моргнул. Это должен был быть святой Камбер. Только святой-Дерини мог говорить так уклончиво и тем не менее изрекать такую истину.
«Это не имеет значения, — прошептал он. — Я все, равно намерен восстановить культ святого Камбера. Я обещал это, там, в Сент-Кириелле, и я сделаю это. Я построю для тебя святыню, подобную которой никто никогда не видел во всех одиннадцати королевствах!»
Смешок святого определенно должен был прозвучать вслух, но в ушах Келсона все еще звенела тишина.
«Дорогой мой юный защитник Света, неужели ты в самом деле думаешь, что для меня нужно строить здания и так хранить мою память? Памятник мне — в сердце каждого мужчины и каждой женщины, кто во все века был готов пожертвовать собою во имя Света и Истины».
«Я не собираюсь тебе противоречить, — ответил Келсон, — но памятник много значит для людей. Им требуется место, где можно сосредоточиться. Ты… не возражаешь, если я построю молельни?»
Смех призрака прозвучал подобно маленьким серебристым колокольчикам в пределах купола, и он покачал головой.
«Это человеческая слабость — и слабость Дерини, — сказал он. — Ты можешь строить свои святыни, если это даст удовлетворение тебе и им. Но храни то, за что я боролся: это гораздо важнее».
«Да, господин, — покорно ответил Келсон. — Э-э, есть ли у тебя какие-нибудь советы насчет Конала? Что мне с ним делать?»
Лицо призрака стало задумчивым, даже немного мечтательным.
«Ты должен сделать то, что должен, Келсон Халдейн. Долг короля — казнить и миловать в соответствии с обстоятельствами. Только ты можешь решать».
«Но ты не можешь дать мне никакой подсказки?» — настаивал Келсон.
«Ты должен слушать свой внутренний голос. После молитвы и медитации ты будешь знать, что делать».
Но когда Келсон собирался еще спросить о чем-то, фигура приблизилась и протянула руки к голове Келсона.
«А теперь иди с миром, сын мой, — раздался у него в сознании голос, когда руки легко коснулись его волос. — Силы и процветания тебе, король Гвиннеда».
Коснувшись волос короля, фигура исчезла — быстрее, чем Келсон успел моргнуть глазом, а купол уже распадался на тысячи нитей, издающих легкий музыкальный звон. Купол опал до барьера-круга, а затем круг тоже растворился на каменном полу под музыку, звучащую в душах. Несколько секунд никто не двигался, только сотни людей переводили взгляды с Келсона на Конала и обратно. Но когда Келсон наконец вздохнул и встал, чуть покачиваясь, шепот вновь возрождающейся жизни пронесся по залу, как очищающий ветерок. Дугал опустился на колени рядом с Коналом и достал пузырек из синего стекла из ягдташа Тирцеля.
— Что это? — прошептал Келсон, прикладывая руку к шее Конала, чтобы попытаться найти пульс, одновременно рассматривая пузырек.
— Мераша, чтобы нам не беспокоиться зря, пока ты его не казнишь.
Лицо Келсона исказила гримаса: он отчетливо помнил два своих собственных опыта с нею, но знал — это самый разумный путь.
— Ты так уверен, что я казню его? — спросил он.
— У тебя нет выбора, — сказал Морган, склоняясь рядом с ним и приподнимая голову Конала, когда Дугал вынул затычку из пузырька. Откуда-то появился Арилан и встал рядом, скрестив на груди руки. — Даже если бы он смирился, в чем я очень сомневаюсь, ты не можешь оставить его в живых, как не мог пощадить и Джедаила Меарского. Романтические мечты о спасении сбившегося с пути принца от бесчестья и смерти привлекательны, но никогда не сбываются в реальной жизни.
Подавленно склонив голову, Келсон вздохнул.
— Не знаю, понимаете ли вы, насколько я устал покупать жизнь ценою смерти других, — сказал он очень тихо.
Дункан тоже подошел посмотреть на лежащего без сознания Конала. Услышав слова Келсона, он сел на корточки и помог Моргану открыть рот Коналу, чтобы Дугал влил в него мерашу.
— Это очень старое противоречие, которое мы теперь не сможем разрешить так же, как не могли в прошлом, Келсон. Это несчастливая, но необходимая часть королевской ноши. Кстати, а с кем ты разговаривал перед тем, как снять круг?
Келсон моргнул.
— Вы его не видели?
— Кого? — спросил Дугал, бросая пустой пузырек назад в ягдташ.
— Свя… неважно, — тихо сказал Келсон, когда Конал пошевелился и застонал, а Морган достал веревку, чтобы связать руки пленника за спиной. — Уведите его. Я расскажу вам позже.
Эпилог
Жизнь и милость даровал мне, и попечение Твое хранило дух мой.
[30]Два месяца спустя король Гвиннеда и его названный брат, теперь — герцог Кассанский и граф Кирнийский и Траншийский, молча ехали вдоль берега моря, у самой кромки воды, недалеко от столицы Моргана — Корота. Наступила середина лета, с бескрайнего южного моря дул легкий бриз, день стоял солнечный и теплый. Оба молодых человека были в домотканой одежде с короткими рукавами, что являлось приятным контрастом с шелком и парчой, в которые они облачались с утра. Но утром состоялась официальная церемония: король прибыл в Корот со своими придворными, чтобы отпраздновать рождение первого сына и наследника Моргана, а Дункан уже окрестил его, дав имя Келрик Алайн Морган.
— Крошка Келрик — симпатичный малыш, правда? — мечтательно спросил Дугал. — Такие светлые волосики… Интересно, у него будут голубые или серые глаза?
Келсон пожал плечами, стараясь не думать о другом ребенке благородного происхождения, пока еще не родившемся, чьи волосы, наверняка, будут столь же темными, насколько волосы сына Моргана были светлыми, потому что его зачали темноволосые родители. Король также подумал еще об одном ребенке, который родится еще раньше, причем окажется незнатного происхождения. И оба они придут в этот мир, не имея отца. Келсону особенно не хотелось думать об этом отце.
Конал умер не лучше, чем жил. Он рыдал от страха, когда копьеносцы Халдейна с каменными выражениями лиц вели его на плаху прекрасным майским утром. Смерть Конала не была такой быстрой, как пожелал бы Келсон. Несчастный палач допустил ошибку во время первого удара, нервничая из-за того, что приходится отрубать голову принцу королевской крови. Его еще больше отвлекло резкое движение Конала перед тем, как топор упал. Потребовалось сделать два дополнительных удара, чтобы закончить неприятную процедуру — хотя Конал уже ничего не чувствовал после первого. Келсона же сильно рвало после того, как он скрылся от людских глаз. Чувствовал он тогда себя отвратительно.
