Эти три последних письма испугали Конала — и каждое по отдельности, и все вместе. Он знал: в конце концов тело Тирцеля должны найти, но одно дело было узнать, что это случилось, и совсем другое — что его нашел Дункан — единственный человек в Ремуте, кто мог узнать усопшего.
А теперь не только Арилан, но и, очень вероятно, все другие могущественные и таинственные члены Камберианского Совета уже применили свои способности Дерини, расследуя смерть Тирцеля. И даже если ни в одном из писем даже не содержалось намека на подозрения Арилана о том, что смерть Тирцеля не была несчастным случаем, и не упоминался Конал, вина грызла принца, подобно голодному волку.
Конал понял: мысль о том, что Дугала будут допрашивать по этому вопросу, приводит его в ужас. Если Арилан, Дункан или один из членов Совета смогли определить точное время смерти Тирцеля, то, как знал Конал, алиби Дугала непоколебимо. У Конала тоже было алиби: его оруженосец Джован может честно поклясться под присягой, что его хозяин рано лег спать в тот вечер. Однако тщательный допрос парня может показать, что его память кто-то подправил, и даже установить, кто именно.
Это само по себе может служить достаточным основанием для дальнейшего расследования. И, кто знает, вдруг Дугал в случае применения интенсивной техники допроса, вспомнит, как Конал осторожно приближался к дверям, ведущим в его покои, пытаясь вернуться через дворец после того, как спрятал тело Тирцеля на площадке? А что если Дугалу удастся увидеть связь с Коналом? Ведь в конце-то концов Конал в самом деле толкнул Тирцеля, хотя и не хотел его смерти…
Но с другой стороны, можно ли каким-то образом ухитриться и представить улики таким образом, чтобы они указывали на Дугала? Вот это — очень привлекательная мысль. Может, удастся подставить Дугала, и таким образом убрать с дороги не только опасного потенциального свидетеля, но и приносящего беспокойство соперника. Конечно, потребуется предпринять шаги, чтобы Дугал не смог защититься…
Конал задумался над идеей, возвращая все письма в курьерскую сумку, оставив себе свои и три, рассказывающие о смерти Тирцеля. Конал взял с собой в поход ягдташ Тирцеля с травами: он не мог оставить его, рискуя, что его найдут. Не исключено, кое-что из содержимого можно использовать. Он не знал предназначения всех трав в наборе Тирцеля, но помнил некоторые — и этого было достаточно… если он найдет способ подсыпать их — чтобы Дугал не пережил следующий день.
Он не станет применять простой яд или передозировку, потому что завтра им предстоит следовать по очень сильно пересеченной местности. Требовалось более тонкое решение — например, нечто, затуманивающее зрение и дающее не правильную оценку перспективы, или что-то, обеспечивающее ложное чувство безопасности. Судя по тому, что говорил монах, который завтра поведет их по этому пути, поспешный шаг может стать для всадника смертельным.
Но Конал в любом случае не мог ничего сделать для дальнейшей разработки плана до возвращения остальных, и ему требовалось время для решения. Закрыв курьерскую сумку, он отнес ее в соседнее помещение, где разместились Келсон с Дугалом, и оставил ее рядом с храпящим Кьярдом О'Руаном. Затем он вернулся к себе, чтобы разбудить Джована, прочитать адресованные ему самому письма и сформулировать планы на вечер.
* * *
Келсон с сопровождавшими его лицами вернулись как раз к вечерним молитвам, и Конал со страхом и ревностью наблюдал, как Дугал вошел в аббатство рядом с королем. Принц даже не пытался молиться, заняв место недалеко от них, хотя, если посмотреть со стороны, то он должным образом склонял голову и его губы что-то шептали.
Позднее, за ужином, Конал был весел — по крайней мере настолько весел, насколько это позволялось в Великий Пост. Когда король с друзьями покинули трапезную, отправившись в покои аббата, чтобы посидеть часок у очага, Конал даже остался ненадолго — послушать, как поет баллады один из послушников.
Однако никто не засиживался долго, потому что Сэйр планировал рано тронуться в путь, чтобы преодолеть перевал при свете дня. И когда король с фаворитом пошли спать даже до вечернего богослужения, Конал также засвидетельствовал свое почтение аббату и отправился в постель.
Однако он не смел спать. Немного времени спустя, когда все аббатство затихло, Конал двинулся в сторону конюшни. Его никто не остановил по пути. В конюшне все, необходимое для путешествия, было уже собрано. Там Конал без труда нашел вещи Дугала и отвинтил крышку с наплечной фляги, уже наполненной вином перед завтрашним путешествием. Он понюхал содержимое фляги перед тем, как добавить зелье из керамического пузырька, который с вечера прятал на теле. Конал был уверен: запах и вкус вина скроют то, что он добавил. Он не беспокоился, что кто-то из слуг хлебнет из фляги: как говорил Коналу Тирцель, его зелья действуют только на тех, в чьих жилах течет кровь Дерини.
Затем, в волнении и возбуждении, Конал быстро вернулся в свою постель и лег. Но он все равно почти не спал остаток ночи.
Глава XII
Путь глупца прямой в его тазах.
[13]Следующее утро оказалось очень тихим, но воздух наполняла влага. Вероятность дождя была очень высока, хотя он пока и не начинался. Местные монахи, когда их попросили предсказать погоду, поклялись, что к полудню должно разъясниться, правда, в это время года погода очень часто меняется. На горных перевалах иногда встречается снег и лежит он там до конца марта. При теперешнем состоянии неба, равно вероятны были дождь, снег и ясный день.
После мессы и гораздо более неторопливого завтрака, чем изначально планировалось, Келсон раздумывал, что делать. Дождь пока не шел. Им и не требовалось волноваться о том, чтобы именно сегодня преодолеть весь перевал до наступления темноты: на вершине стояло небольшое аббатство, в котором они, несомненно, смогут разместиться и обсохнуть — если сильно промокнут. Сэйр склонялся к тому, чтобы отложить путешествие еще на день, в надежде, что появятся более четкие указатели ясной погоды и разойдутся тучи, заполонившие восточный горизонт. Однако Келсон горел нетерпением и не хотел терять время. Его возбуждала перспектива поисков в Йомейре, потому что там тоже когда-то находилось место поклонения Камберу — там, где святой пал в битве; и король надеялся, что в Йомейре он узнает о Камбере больше, чем удалось в Кайрори.
Поэтому Келсон приказал отряду собраться во дворе аббатства, как и планировалось изначально, хотя и на несколько, часов позднее, чем ему хотелось бы. И, словно в ответ на его оптимизм, солнечный луч пронзил облака, когда он дал сигнал колонне выезжать за ворота аббатства святого Беренда.
Неожиданным приятным пополнением их отряда оказался монах, согласившийся выступить в роли проводника — некто брат Гелрик, словоохотливый и почти до комичности худой мужчина, сидевший на нелепой пегой лошаденке. Все, находившиеся поблизости, уже вскоре хохотали над его шутками: он давал оценку жизни при дворе Лланнеда, где служил до того, как стал монахом. Его юмор вкупе с проясняющейся погодой быстро улучшили настроение всему отряду. Вскоре молодой Джасс Мак-Ардри, половина рыцарей, все приграничники и большинство копьеносцев хором присоединились к припеву разудалой баллады о том, как веселый граф Килшанский ехал день и ночь, ночь и день, целую неделю, чтобы предупредить главу клана Мак-Ардри об ужасном вторжении с моря.
