— Ну так что же, гсударь? — сказал он. — Как тебе мои ребята? Ты знаешь, сколько орочьих банд мы уничтожили? И скольких человек при этом потеряли?
— Девять отрядов разной численности, — ответил Финрод. — Потеряв четыре человека. За лето ты сделал из этих мальчиков настоящее войско, Берен. Они умеют биться и не знают страха, потому что еще не ведали поражений. Мое золото не пропало зря, ты доказал, что за зиму Хурин и Фингон успеют подготовить несколько таких отрядов… Маэдрос доволен… Это хорошо…
Берен остановился, зацепив ногой и подняв в воздух ворох палой листвы.
— И все? Нет, король мой, я не ждал, что ты придешь в восторг — но, честное слово, ты говоришь сейчас таким тоном, словно я, самое меньшее, пропил твое золото. Что случилось? Где я не прав? Где не прав князь Маэдрос?
— Олень, — Финрод показал глазами на подлесок.
Берен увидел его — красивый широкогрудый бычок, ветвистые рога. Оба — и человек, и эльф — плавно натянули луки. Олень, уже знакомый с этим движением, развернулся прыжком и кинулся в кусты — стрелы сорвались одновременно, судорожный бросок и короткий рев зверя показали, что самое меньшее одна попала в цель. Финрод и Берен побежали по кровавому следу.
Олень был ранен тяжело и не прошел даже тысячи шагов. На холме среди молодых осинок он упал — и теперь умирал, глядя на охотников без гнева и без мольбы, с одной болью. Стрела Берена вошла ему в плечо, стрела Финрода — в печень, а значит, добить животное должен был эльф, и трофей принадлежал ему.
Вырубив слегу и привязав на нее тушу, они пошли к ближайшему ручью, неся оленя на плечах.
— Я знаю, — горько улыбнулся Берен, сощурившись на солнце. — Ты не веришь в военную победу. Ну, может быть, считаешь, что на этот раз мы отобьемся, но не веришь, что мы сможем взять Ангбанд. Так?
Финрод на миг повернул голову.
— Даже в годы нашей силы, — сказал он, — после Дагор Аглареб, во время осады — мы не могли разбить ворота крепости Моргота. Маэдрос верит, что на этот раз получится… Что ж, лучше такая вера, чем никакой. Но проигравшая сторона неизбежно потеряет все.
Они подошли к ручейку и сняли оленя со слеги. Разделали его быстро и ловко — у обоих был большой опыт. Потом развели костерок — зажарить сердце и печень, пока будет стекать кровь.
— Я знаю, что тебе нужно, — проворчал Берен, оттирая руки травой в воде ручья. — Чудо тебе нужно.
Финрод не стал возражать, и Берен продолжил:
— Чтобы я подошел к воротам Ангбанда, постучался: так и так, Моргот, позарез мне нужен Сильмарилл, хоть с моста в реку мне без него. Поэтому вызываю тебя на честный бой, на кулачки, пока один не ляжет. Моргот тут начнет жидко гадить и со страху мне Сильмарилл отдаст. Или, что вернее, лопнет от смеха, и в такой вот способ мне достанутся все три Камня.
Финрод засмеялся, встал, отряхнул мокрые руки.
— Ну, может, не так… — Берен тоже поднялся. — Но чего-то в этом роде ты ждешь. Чуда. Того, что ни с чем нельзя будет спутать. Верно? Или я ошибаюсь?
Фелагунд вернулся к костру, сел на землю, поворошил угли палочкой, перевернул прутики с нанизанными кусочками мяса, достал из поясной сумы мешочек соли.
— Сила Мелькора, — сказал он, — Пронизывает и разрушает всю Арду. Этого уже не изменишь. Даже если убить его, даже если разрушить Ангбанд — его сила пребудет в Арде до ее конца. И исцелить Арду возможно, только исцелив Мелькора. Или уничтожив его полностью, вместе с его могучим духом. Арда же Исцеленная будет выше Арды Изначальной, Неискаженной…
— Ном, государь мой, — Берен опустился на траву напротив него. — Может быть, ты и прав. Но тогда я действительно совсем не то, чего ты ждал. Я — просто человек. Воин. Не инголемо, не истьяр… Может, я сумел бы исцелить кого-то, будь я целителем. Но я не умею — и не хочу, если вести речь о Мелькоре. Мне нужен Сильмарилл, и я не вижу другого пути до него добраться, кроме как снять с Моргота его корону вместе с головой. Исцелить? После того что он сделал со мной и с моей жизнью, с моей землей? Да пусть сдохнет, и будет проклят, и горит вечным пламенем! А уничтожить его — не в моих это силах.
Финрод ничего не ответил. Солнце было чистым, воздух — прозрачным. Последняя улыбка лета перед лицом наползающей осени.
— Я много чего видел, — помолчав, сказал Берен. — Я верю в Единого и в Валар, верю в судьбу. Но не верю в чудеса. Прости, король…
— Когда ты возвращаешься? — спросил эльф.
— В конце нарбелет, — сказал Берен, и в груди у него заныло, как обычно при мысли о возвращении под Тень.
— Через Анах? — король ткнул прутиком в сторону выбеливших виднокрай гор Криссаэгрим.
— Нет. Через Ущелье Сириона.
С полминуты они молча смотрели друг на друга.
— Сколько людей будут с тобой?
— Я один.
— Ты не пройдешь…
— Я бы не прошел, если бы взял с собой отряд. Один — пройду.
— Почему там?
— Я посылал разведчиков… Кайрист и Болдог, они ведь не пальцем деланные. Все проходы через Криссаэгрим или Эред Горгор стерегут, во всех ближних деревнях по доносчику… Саурон настороже, он ждет… Через перевалы не пройти, а через горы… Ты ведь поднимался на Одинокий Клык, ты знаешь, каково это. Когда я спущусь, мне нужно будет несколько дней просто отлеживаться — за это время кто-нибудь меня найдет. Нет, Ущелье Сириона безопаснее как раз потому, что там никто не ждет подвоха. А разъезды там ненамного плотнее, чем во всем остальном Дортонионе. Туда-сюда постоянно шляются банды кочевников, лазутчики и прочая мелкая сволочь… Прорвусь… Но даже если попадусь — и тогда у меня будет возможность остаться в живых. Саурон… похоже, он желает меня больше живым, чем мертвым.
Финрод кивнул.
— Саурон никогда не убивает тех, кого можно использовать. Живой, но предавший своего короля и свою веру Берен Беоринг намного лучше послужит замирению Дортониона, чем Берен мертвый или казненный. Люди, верные тебе и твоему дому, вслед за тобой присягнут Морготу, люди, верные нам, от тебя и твоего дома отвернутся и опустят руки. А после того как ты вместе с остальными предателями искупаешься в крови людей и эльфов Хитлума, обратной дороги тебе не будет… Ты же, в свою очередь, рассчитываешь обмануть Саурона, присягнув ему на словах, а на деле продолжая подготовку к восстанию. Это ошибка, Берен, страшная ошибка — думать, будто Гортхаура можно провести таким образом. Саурон или добьется от тебя полной верности, или получит хотя бы то, что можно получить: прилюдно казнит в Каргонде. Я знаю, для тебя есть вещи дороже жизни… Но если Саурон возьмется за тебя — сможешь ли ты сохранить в тайне все те сведения, которыми набита сейчас твоя голова?
— Смогу, — твердо сказал Берен. — А еще вернее — накормлю его половой по самую завязку. Скажу ему… — он засмеялся. — Скажу, что иду в Ангбанд, добывать Сильмарилл! Расскажу и про Лютиэн, и про Тингола… И мне даже не нужно будет притворяться вконец обезумевшим от любви, потому что я и в самом деле почти готов плюнуть на все и пешком идти в Тангородрим… Самое меньшее — десять лет… Десять лет, прежде чем мы будем готовы наступать… Я за это время сойду с ума.
