Валинор, — видение было явственным, у Берена даже дыхание перехватило. Стены замка мелко дрожали, он слышал этот гул — замок помнил тот город, с мыслью о котором строил его Финрод, и стряхивал с себя то, что наложил на эти стены Саурон. Прямо здесь, под ногами Берена трава побережья обрывалась к морю глинистым склоном — а берег в двух саженях внизу пестрел галечной мелочью, и за спиной шумел сосновый лес, а свет был незнакомый — расплавленное золото и серебро, смешанные в одном небе, сполохами перетекающие одно в другое… Аман, благословенная земля… Дом, которого у меня нет…
— Серебряный свет померк, золотой — задохнулся. Тьма непроглядная пала на стены белые, красен огонь факелов, красны клинки в ночи — кровью зайтись морю в Лебяжьей Гавани! Нет больше песен дев, ни нолдор, ни тэлери — крики, предсмертный хрип, стали звон да стрел свист. Мертвым удел — сумрак покоев Мандоса, выжившим тяжкий рок — вражда и предательство. Где та надежда, которой ты пугал меня? В Альквалондэ она, кровью горячей пенится, в Хэлкараксэ она — с криком под лед ушла, в заливе Дренгист она жарким сгорела пламенем, в Тангородрим она — в сырых подземельях скована, нет надежды для вас, нолдор — навеки вы прокляты!
Нет! — молча крикнул Берен — Он лжет, все совсем не так, Финрод, не сдавайся!
Поздно…
С последними словами Саурон вскинул руки — и истаяли видения, стихла дрожь пола и стен. Неведомое нечто, сковавшее Берена неподвижностью, отпустило — и он рухнул на застеленный соломой пол, лицом вниз. В глазах запеклась темнота.
Когда помутненное сознание опять сделалось прозрачным, словно лед перед тем, как вскрываться, Берен понял, что лежит на боку, что под его щекой камень и солома, а темно не у него в глазах, темно вокруг…
Саурон дышал как старый мерин после часовой пробежки. Финрод, распростертый на полу, как будто не дышал вовсе.
Пошатываясь, опираясь руками о спинки кресел, Саурон прошел к окну, высунулся в проем едва ли не по пояс. Кроме него, никто в зале не стоял на ногах — все, как и Берен, как и Финрод, лежали на полу. Один из стражников тихо стонал, сжимая ладонями виски. У второго носом шла кровь, черная в заливающем зал лунном свете — и камин, и факела погасли.
Дробный топот ног по коридору.
— Повелитель!!!
— Оставьте… — прошатавшись от окна к креслу, Саурон сел — а точнее, упал в него. — Вы бы ничем не помогли… Соберите ребят, отнесите в хэссамар… Завтра все они отдыхают… Выдать по кружке красного вина… И этим тоже… Я не хочу, чтоб они подохли… раньше времени…
— Повелитель, а если…
— Нет, — мотнул головой Саурон. — Уже нет. Он сделал попытку, теперь он в моей власти… А было неплохо начато… Финарато Атандил… Я угадал? Гордись… Ты меня почти достал… почти…
Больше он не говорил ничего. Слуги знали свое дело. Последнее, что помнил Берен — как его волокли под локти вниз по лестнице.
* * *
Камера была достаточно большой, чтобы лежать, вытянувшись во весь рост. И достаточно маленькой, чтобы, сидя на соломе в одном углу, сплевывать горечь в поганое ведро, стоящее в другом. Но в основном Берен все-таки лежал: силы вышли все, без остатка, и восстанавливались медленно. Хотя приказание Саурона выполнили, и свою кружку разбавленного красного вина Берен получил. Сил оно не прибавило, но сделало жизнь сносной — настолько, насколько может быть сносным ожидание скорой и страшной смерти.
Стража сменилась четырежды, один раз приносили еду — чашку с пресным месивом, которое доброжелательно настроенный едок назвал бы ячменной кашей. Берен не был доброжелательно настроен, но был очень голоден, съел все, и теперь плевался от привкуса гнили, никак не желавшего уходить. Вина больше не приносили, принесли воду. Тут жаловаться не приходилось: отличная колодезная вода.
Время текло медленно, и торопить его было бы глупостью. Раскаленные клещи, дыба и крючья ждали его несколько лет — подождут еще немного, не заржавеют. Он уже перенес однажды ужас и позор пытки — перенесет и еще раз. Страх занимал в сердце не главное место — Берен за десять последних лет привык к мысли, что умрет не своей смертью. Боль причиняла досада: Финрод… Да, это была честная попытка — но она провалилась. Если ты шел над пропастью и сорвался — то какая разница, на последнем шаге или нет? Боль причиняли мысли о Тинувиэль… Берен знал, что еще не дошел до настоящего отчаяния, до полного равнодушия к жизни. Еще готов рыдать, биться о камень и проклинать судьбу. А значит, силы еще есть, и надобно пустить их на что-нибудь полезное: к примеру, на размышления. Когда, где, как он допустил роковую ошибку?
Он все-таки должен был идти через горы. Обессиленный, голодный, полуслепой — попался бы, конечно. Но попался бы один, без эльфов…
Крохотная ниточка, что сплели они с Финродом — поможет ли? Заклинание ложного облика Саурон сорвал легко. Сумеет ли разгадать ложную память? И захочет ли? Берен вспомнил советы, которые давал Руско, и усмехнулся: если он собирается пустить эту выдумку в ход — то придется делать все ровно наоборот. Самому затеять опасную игру, и выиграть ее, помня, что ставкой — жизнь Короля.
Но если играть — то помнить все. Ложная память соткана для того, чтобы продержаться до конца и быть уверенным, что даже в бреду он не сболтнет и не помыслит того, что всех погубит. Если играть, то ключ говорить нельзя.
Играть, решил он. Иначе это бесчестно — ведь эльфам никто не поможет хранить молчание.
…Наконец, ожидание кончилось. Открылась дверь, приказали выходить. Орки, двое, здоровые, как бугаи, — и ними волк, матерый вышколенный гаурище.
Он ждал увидеть в застенке Саурона — и ошибся. Только орки — двое стражников, палач и подручный.
— Ну чего, сам разденешься или помочь?
От запоздалого страха свело челюсти. Быстрым, змеиным движением Берен выдернул цепь из рук орка-охранника, и ударил ею вправо, в то время как сам скользнул влево…
Он не учел, что и это предусмотрено — пленники далеко не всегда были безучастны и безропотны, попадая в эту камеру. При виде нехитрых, но действенных приспособлений даже у самых робких порой прорезался бойцовский дух. И на этот случай у каждого стражника к запястью крепился туго набитый песком кожаный мешочек, что обрушился на затылок Берена при первом же резком движении.
Мир дернулся и пошел гончарным кругом, который крутанули со всей силы. Берен упал и лежал смирненько-смирненько, чтобы с круга не сорваться, пока тот не остановится. Орки расклепали на нем цепи — между тем вращение мира замедлилось. Берен решил попробовать еще раз и сумел зацелить одному коленом по скуле. Тот, вроде бы даже не особо обидевшись, взял из угла короткую толстую дубинку и несколько раз со всей силы ахнул Берена по спине, вышибая волю к сопротивлению вместе с дыханием.
Беспомощного, его раздели. Из темного угла выбрался высокий худой человек с убитыми глазами. На левой щеке темнело клеймо — руна «сильме нукерна», означающая, видимо, «снага», раб. Одетый в какую-то рвань, он вонял хлевом — но длинные и тонкие пальцы говорили, что когда-то он занимался высоким ремеслом. Человек послушал, как бьется его сердце, выслушал дыхание — значит, целитель, — и посмотрел, как на свету сужается зрачок, после чего обрадовал орков известием, что пленник здоров, подыхать в ближайшее время не собирается и получил по голове не слишком сильно — все понимает и может отвечать на вопросы.
