— Он ушел — а она осталась там, в Валиноре?
Ородрет улыбнулся.
— Я-то видел ее и потому заметил сходство. А как узнала ты?
— Это ваял тот, кто любит — вот, как я узнала.
— Да, королевна. Она осталась там, за морем. Ждет его… И будет ждать, пока он не вернется.
— Отчего она не последовала за ним, если так любит? Испугалась?
— Только не за себя, Соловушка… Мало кто… Да нет — никто не остался бы из одного только страха. Меня порой посещают бесплодные размышления — а если бы поход Феанаро стал тем, чем должен был стать… Не бунтом — а священной войной ради обретения Первозданного Света… Разве стали бы удерживать нас Валар и разве отказали бы в кораблях тэлери? Не страх заставил повернуть тех, кто повернул. Просто очень важно порой чувствовать свою правоту. Ее страшил не путь, который разделил Финарато — а проклятье, понесенное им. Да он и сам не хотел бы для нее того, через что прошел. Нам очень важно знать, что кто-то там ждет нас… Ждет и любит…
— Но если ожидание бесплодно, и нет надежды свидеться — кроме той, что сам сотворишь для себя? Ородрет, государь, твой город прекрасен, но меня здесь ничто не держит. Мое самое горячее желание — уйти искать Берена.
Ородрет взял ее за руки и снова усадил в кресло, из которого она вскочила.
— Безумная дева, — почти шепотом сказал он, — куда ты пойдешь, если тебя отпустить? На Волчий Остров? В когти Тху? Ты найдешь там смерть — и ничего больше. Разве Берен пожелал бы тебе такой участи?
— Тогда прикажи собрать полки, — прошептала Лютиэн. — Разверни знамена и веди войска к Тол-Сирион, отбери крепость, которую он у тебя вырвал! Пусть сыновья Феанора на деле, а не в праздных охотничьих забавах покажут свою доблесть!
— Ого! — улыбнувшись, он стал похож и на Галадриэль, и на Финрода сразу. — Я слышу голос сестры моей, Нэрвен Артанис! Я сделал бы это, знай я точно, что брат мой — пленник на Волчьем Острове. Но я ничего не знаю о том, где он сейчас. Может быть уже в Ангбанде. И еще. У Финрода, Берена, Фингона и Маэдроса были определенные намерения. Если… кто-то из пленников не смог хранить молчание — Саурон знает об этих планах. А я — нет. Открыть свои силы Саурону, действуя вслепую, подставить город под удар — я не могу. Я хочу увидеть, как будет действовать Тху — из этого я пойму, что он знает.
— Тогда рассылай разведчиков!
— Я уже сделал это. К границам, следить за перемещениями врага, ушли и мои эльфы, и эльфы феаноригов. Поверь, если что-то откроется — я узнаю первым.
— Кого ты хочешь успокоить, король — меня или себя?
— Не знаю, — опустил ресницы Ородрет. — Не думай, будто брат не дорог мне. Я уже потерял двоих, новая утрата будет втройне горькой… Но мое сердце подсказывает мне, что путь, который Инглор избрал для себя, я изменить не смогу. Когда мы виделись с ним в последний раз, он был как стрела на дуге напряженного лука. Он целился собой — во что? Он один знает; а потом сделал выстрел, и ничто сейчас не в силах отклонить эту стрелу с ее курса. Мне страшно, Соловей. Миг достижения цели станет последним мигом стрелы.
— И это — повод бездействовать?
— Считаешь меня слабым? Пожалуй, ты права. Я слаб, и слабым меня делают размышления. Дух и воля бойца — это не мой конек; что ж, я не скрываю этого и не стыжусь. «Тень Финрода», — бросил мне однажды… не буду говорить, кто. Я не умею действовать быстро, мне всегда недостает времени. Размышляя, я принимаю верные решения, и мне хватает твердости следовать им. Когда я действовал по наитию, повинуясь чувствам — это редко заканчивалось хорошо, вот почему я не пытаюсь играть в ту игру, в которой не силен. Не торопи меня, Лютиэн, прошу. Я часто думаю, чего хотел бы Финрод… Поверь, меньше всего он хотел бы мятежа в Нарготронде.
— Мятеж, мятеж… Я никогда не слышала этого слова до знакомства с нолдор. Власти моего отца никто никогда не оспаривал. Финрод был так мудр — и позволил мятежу вспыхнуть в своем городе… Отчего Келегорм с Куруфином не искали убежища у своих братьев?
— Спроси у них.
— Спрошу!
Ородрет тихо засмеялся.
— Я, кажется, знаю, кто решился оспорить власть Тингола. Сестра моя — можно мне называть тебя сестрой? — прошу, не торопись. Дождемся возвращения разведчиков, выслушаем всех, и примем то решение, которое будет наилучшим. Отчего ты смеешься?
— Я кое-что вспомнила… А если окажется, что я права, брат? И Финрод — пленник в Волчьем замке? А Келегорм и Куруфин скажут, что он сам пал жертвой безрассудной клятвы, откажутся идти за тобой в этот поход?
— Пусть попробуют. Я на королевском совете напомню, как Финрод приютил их в трудный час, как дружны были они с Ангродом и Аэгнором, кровь которых все еще призывает месть — а они пусть попробуют возразить — перед всеми лордами Нарогарда, перед своими воинами, которые уважают в них силу и неукротимую ярость.
Голос его стал твердым, глаза блеснули — и Тинувиэль ощутила надежду.
Глава 12. Каргонд
Даэйрет возненавидела эти места сразу, как только вдоль Сириона всадники до Топей Сереха, а там по Ангродовым Гатям вышли в долину Ривиля, ступеньками спускающуюся с нагорья к равнине. Она не помнила точно, в каком именно краю этой страны родилась, детство осталось в памяти чем-то совсем зыбким, в основном — мешаниной запахов и звуков. Но где бы ни оказалась ее родина, она была благодарна Учителю и рыцарям Аст-Ахэ на то, что ее вытащили отсюда, из этого полудикого края, и вырастили в Твердыне.
Она знала местное наречие — в Аст-Ахэ им не давали забывать «талиска». Они должны были вернуться сюда и нести свое Служение здесь. Но ее пугала мысль о том, что ей придется провести здесь самое меньшее полгода.
«Бери пример с Этиль», — сказала себе она. Сдержанная, строгая, коса убрана под шапочку, Этиль ехала рядом, порой они даже задевали друг друга ногами. Целительница ничем не выражала своих чувств по поводу погоды и таких сомнительных попутчиков, как Болдог и Берен.
«Еще неизвестно, кто из них хуже… И вот это — мой князь. О, Тьма!»
Чем выше они поднимались, тем больше походила на зиму поздняя осень, охватившая землю от края и до края. Миновав лесистые берега Ривиля, они преодолели последнюю «ступень» — и оказались в темной, безрадостной ложбине, стиснутой между скальными обрывами южных склонов Сосновых Гор — и относительно пологими в этих местах предгорьями Криссаэгрим.
Ложбину точно посередине рассекала река, бегущая меж камней — мелкая и быстрая, изменчивая, коварная, как все реки Дортониона. Битая дорога вела по ее правому — если двигаться вглубь нагорья — берегу.
Ничего не росло в этом месте — только вереск, бурый и сухой, плотно покрывал долину, и у всех сделалось смутно на душе. Казалось, время застыло здесь в молчании — даже ветер ворошил вересковые заросли тихо, почти бесшумно. Место это словно бы не знало погожих дней. Всегда здесь висели тучи, а у прихваченных ледком камней курился туман.
