— Я думаю, что Ильвэ захочет вызвать тебя на нападение. Сделает что-нибудь такое, чего вы не сможете спустить ему с рук. Тебе придется очень сильно удерживать своих людей.
— Благодарю…
Элвитиль кивнул и снова опустил ресницы, как будто задумавшись. Его эльфы теперь представляли собой еще более грозную силу, чем раньше. После Минас-Моркриста у них появились лучшие доспехи и оружие — правда, далеко не каждый меч северян можно было брать в руки, но эльфов было немного, и им хватило. Заклятое оружие Берен по совету Элвитиля побросал в огонь, храня от соблазна своих людей. На этом оружии, сказал нолдо, бывает порча, которая переходит и на хозяина. Доставшись врагу, такой меч навлекает на него злую удачу.
Потом все ушли, а Даэрон остался.
— Странно, — сказал бард Тингола. — Я прежде не знал, что это так похоже на игру.
— Угу, — отозвался Берен, чертя палочкой по грязи. — И мы выиграем.
— А после?
— А после я уйду, куда зовет меня долг… — он поднял голову. — Даэрон, а ведь я дурень.
— Неужели?
— Да. Идем!
Широченными шагами он бросился через весь лагерь. Если на пути попадалось препятствие вроде воза — не тратил времени на то, чтобы обогнуть его, а брал в два прыжка: наверх и вниз. Даэрон порядком отстал, и, когда подошел к палатке, (у полога Руско и какая-то коротко стриженая темноволосая девочка ели сухари), Берен попросил его задержаться снаружи.
Прошло какое-то время — Даэрон почувствовал рядом напряжение сил Арды, как от чар нолдор, а в щели полога мерцало серебристое сияние. Затем оно померкло, и всеоре Берен вышел из палатки, улыбаясь и вытирая лоб.
— Она жива, — сказал человек. — Не здесь, а где-то в Димбаре. В каком-то ельнике устроилась на ночлег. Стриженная, как мальчик-оруженосец, и с нею серо-белый пес, огромный, сущий теленок. Я так и не смог понять, где это. Но она жива и на свободе, слава богам.
— Это пес Келегорма. Странно, — прошептал Даэрон. — Берен, она ищет тебя. Не кого-нибудь. Не меня. Тебя. Неужели ты ее оставишь?
— Синда, — хрипло сказал Берен. — Она на свободе. Она жива. А Финрод — в темнице, и если он жив, то это такая жизнь, что лучше смерть. Я боюсь… искать его Боюсь — вдруг Саурон увидит меня… Я больше не принадлежу себе. Попробую взять Тол-и-Нгаурхот… Чтобы ей ничто не грозило… А ты найдешь ее… Найдешь и скажешь… что я…
— Что ты мертв? Никогда. Ищи себе другого горевестника.
* * *
Рассвет пробрался в Долину Хогг как нищий, который боится, что на него спустят собак. Лишь на миг солнце высунулось из-за виднокрая — и шмыгнуло за тучи. Долина постепенно наполнилась вязким, серым светом, который оставляет тени густыми и размытыми. И, едва развиднелось настолько, что лошади не рисковали сломать себе ноги, Илльо приказал выступать.
Впереди двигались рыцари Аст-Ахэ, строем, сомкнув щиты и держа наизготовку копья. За ними катили орудия — шестнадцать копьеметов, четыре — для метания камней — и повозки со снарядами. Орудия установлены были на двуколках, и каждое волокла его собственная команда, и за каждым еще одна команда тащила двуколку со снарядами.
Вместе с орудийщиками шли орки и волки. Потому людям и приходилось самим тащить орудия, что лошади боялись волков.
А в середине этого передового войска катили на отдельном возке жуткое знамя: прибитое к столбу бревно с распятым на нем человеком, из которого орки сделали «алого ворона».
Головы нескольких казненных мятежников орки несли на пиках, еще несколько десятков сложили в возки, чтобы бросать из камнеметалок. Илльо всего коробило от того, что он разрешил это Болдогу, но иного способа выманить беорингов из-за укрытий и вызвать их на бесполезную атаку он не знал.
Самого Болдога он, подумав, все-таки оставил позади, с тем отрядом, что приглядывал за стрелками засадного знамени. Здесь был главный помощник Болдога, Гаутрунг, его правая рука и главный виновник вчерашней резни. Илльо решил, что если его здесь убьют — а это было вполне вероятно — то особого вреда войско не понесет.
Перед засекой беорингов войско остановилось. Из-за укрытия, наспех наваленного за один день, послышался крик, когда горцы разглядели, что за знамя орки катят на возке.
— Головы, — приказал Гаутрунг.
Орудийщики остановили свои телеги, подперли их кольями и зарядили головами бунтовщиков.
— Давай! — скомандовал бледный Мэрдиган.
Слаженным усилием обслуга налегла на рычаги. Страшные снаряды вылетели и по крутой дуге полетели за линию засеки.
— Головы, — снова рявкнул Гаутрунг.
Опять в метательные сетки орудий легли человеческие головы, опять взлетели над долиной и упали среди обороняющихся.
— Хватит, — одернул Гаутрунга Илльо. — Теперь камни.
Нужно заставить их напасть… выбежать вперед из-за линии укрепления и кинуться на стоящих ровными рядами рыцарей Аст-Ахэ…
А эти ряды расступятся, и в нападающих ударят огромные стрелы-копья, предназначенные для тех, кто наступает или обороняется сомкнутыми рядами, без засеки…
Камни были тяжелее голов, и — Мэрдиган прицелился правильно — ударили в засеку, кроша в щепки возы. Из-за укрытия послышались новые звуки: крики боли. Камни, попавшие туда, проламывали головы, разбивали щиты, крушили тела…
Впрочем, раненых наверняка было немного — ведь за один залп орудия выбрасывали всего восемь камней, и большая часть их попадала все-таки в засеку.
— Они не нападают, — Айо высказал то, что думал и сам Илльо. Горцы слали из-за засеки проклятия, но не шли в бой.
Копьеметательные орудия были бесполезны.
— Разбивайте укрытие, — приказал Илльо.
Им некуда будет деваться, — подумал он, видя, как в сети загружаются более тяжелые камни.
И в самом деле — после первого же залпа в засеке образовались некоторые прорехи. Но и это не заставило горцев наступать.
— Они бегут! — в крайнем изумлении воскликнул Айо.
Илльо не хотел сначала верить своим глазам, но ничего другого не оставалось: беоринги действительно покинули укрытие.
Илльо поднялся на засеку первым, и увидел, что на другом берегу речки Хогг горцы перестраивают свои боевые порядки. Теперь можно было использовать копьеметы, но следовало сначала разобрать завал и подтащить орудия сюда. Он отдал команду, пехота Аст-Ахэ перевалила через укрытие, и тут…
Илльо снова глазам своим не поверил, но поверил своему чутью, заставившему его броситься наземь…
Потому что горцы, бежавшие во все лопатки, развернулись и выпустили правильный пятистрельный залп. Первый ряд, бежавший последним, спустив тетиву, падал на одно колено, затем стрелял второй поверх их голов, и тоже падал, и так до пятого — а потом все снова вскочили, развернулись и побежали.
