— Почему вы, смертные, бранитесь теми же словами, какими говорите о соитии и зачатии? — Айренар тоже встал, утираясь, и вынул из зверя свой нож.
— Потому что тех, кого мы браним, иной раз лучше было бы не зачинать и не рождать! — прорычал Берен. — Зачем ты спугнул зверя?
— Я не хотел, чтобы ты ранил его и разъярил. И не верил, что ты убьешь его с одного удара.
Берен усмехнулся криво и зло.
— Ладно, нолдо. Теперь я и сам в себя не верю, так что упрекнуть тебя не могу. Бери его за ноги. Подтащим к тому бревну и выпустим из него кровь. Хоть и трудненько будет его туда втащить.
— По твоим словам, с самым трудным ты справился. Или нет? — поддел Айренар.
— С этим, роквэн Айренар, я никогда не знал забот. Мужчина из нашего рода в свою шестнадцатую весну должен взять на рогатину медведя. Но вот купаться в грязюке мне сегодня совсем не хотелось… Так что великое тебе спасибо за это нечаянное удовольствие.
* * *
Они плыли еще день, и к вечеру оказались у того самого места, где в Сирион впадала река, у которой Берен встретил короля Финрода, откуда они отправились в свой последний поход. Но никому, кроме Лютиэн, он не сказал об этом, а только велел пристать к берегу на ночевку чуть ниже устья.
О пище можно было не думать, утренней добычи все еще хватало на всех. Нападений тоже, наверное, можно было не опасаться. Поэтому когда заметили исчезновение Берена и Лютиэн, рассудили, что не нужно пока идти искать их.
— Не то удивительно, что они ушли, — сказал Бервин. — А то удивительно, что они не ушли раньше. Шутка ли: не виделись цельный год, а после того еще и денька не побыли с глазу на глаз.
— Если бы это были те места, где безоружные могут спокойно ходить по лесу… — вздохнул Элвитиль. — Если бы это были леса во владениях Нарготронда или Тингола… я бы не беспокоился о них даже до следующего утра.
— Я думаю, — сказал Айренар, — если кто-нибудь пойдет в лес поискать целебных трав, которые нам по-прежнему нужны… И случайно на них наткнется, и с ними будет все хорошо, то он просто пройдет мимо, и не станет их беспокоить. А если с ними будет что-то не так, и они криком дадут знать об этом… то кто-то обязательно окажется рядом, чтобы вовремя прийти на помощь.
— Я смотрю, роквэн Айренар, тебе злосчастный кабан не дает покоя, — еще один юноша из бретильских стрелков похлопал прутиком по пекущейся на углях ножище. — Но кто и что может сделать госпоже Соловушке, победившей Саурона?
— Стрела в спину убьет ее, — сказал Айренар, сверкнув глазами. — Просто убьет.
— Князь сумеет ее защитить лучше нас всех, — не столь уверенно возразил юноша.
— Князь, считай, безоружен: посох да нож, — проворчал Бервин. — И хорошо, если он будет хотя бы в штанах.
Даэйрет фыркнула.
— По-вашему, мужчина наедине с женщиной только одним и может заниматься. Не судите обо всех по себе. Жеребцы.
— Да уж не кобылы, — отбил ее выпад Бервин. — А по ком судить, подскажи, госпожа? По тебе?
Бретильские стрелки заржали, Даэйрет ушла в палатку — плакать. Дарн, тот, у которого было рассечено лицо, почему-то встал и поплелся за ней.
— Ну, хватит, — Элвитиль поднялся. — По твоему совету, Айренар, я пойду и поищу трав.
Айренар тоже поднялся.
— Я с тобой, — сказал он. — Лучше мы застанем их в неловком положении, чем застанем их мертвыми.
Еще несколько эльфов встали, но Элвитиль сказал, что больше четверых не нужно. Взяв луки и стрелы, они исчезли в лесу.
* * *
Они шли уже довольно долго и зашли довольно далеко вверх по реке. Теперь, если бы с ними что-то случилось, никто в лагере на берегу не услышал бы их крика.
Берен пристально разглядывал окрестности, и вздохнул облегченно, увидев следы старого кострища. Он еще раз огляделся и обошел эту полянку кругом, а потом откуда-то из-за кустов донеслось его: «Ага!». Лютиэн не знала, следовать ли за ним, но он сам позвал ее.
Там была большая промоина, справа от нее росли деревья, два тополя, сомкнувшиеся кронами, засыпавшие всю землю своими серьгами. Берен ножом рыл землю возле корней одного из них.
Его руки углубились в землю выше локтя, когда под пальцами открылось что-то… Он подвинулся, показывая Лютиэн свою находку, что-то из хорошо выдубленной промасленной кожи. Потом он расширял яму, и Лютиэн помогала ему — и вскоре они вытащили из-под корней большой мех для вина или воды. Бок его был распорот, а потом вновь зашит суровой ниткой, и когда Берен разорвал ее, уже отсыревшую, в лучах вечернего света блеснуло золото и серебро — украшения нолдорской работы.
Мех лежал в тайнике сверху, а под ним был еще один слой ткани — завернутое в пропитанную жиром дерюгу оружие. Одиннадцать длинных мечей и один экет, десять ножей и восемь луков…
Ниже лежали доспехи, несколько легких походных кольчуг, да три кожаных панциря.
А еще ниже — одежда и прочие вещи, нужные в походе.
— Вы зарыли это, уходя на север? — поняла Лютиэн. Берен кивнул.
— Наверное, мы возьмем только оружие, украшения и кое-что из одежды, — сказал он. — Вернуть родичам… Остальное зароем: нам не унести.
Лютиэн согласилась, и они, сложив доспехи и одежду обратно в яму, вновь забросали ее землей и присыпали тополиными серьгами.
Из одежды Берен взял немногое: вышитую речным жемчугом по вороту и рукавам рубаху такого размера, который подошел бы Лютиэн, несколько поясов и раскрашенных платков, которые нолдор любят повязывать на шеи или на шлемы… Все это он отдал Лютиэн, и украшения тоже — но сначала какое-то время сидел на коленях, вертя в руках перстни и зарукавья, гладя их пальцами и рассматривая, словно вспоминая что-то.
— Я про мало что могу сказать, чье оно было, — промолвил он наконец. — Вот перстень Вилварина, вот зарукавье Аэглоса, этот камень в оправе как ладони, носил на шее Лоссар… Это книжица Менельдура… — он раскрыл маленькую, с ладонь размером книжку о тридцати двух листах, в отделанном серебром переплете, страницы покрыты счетными рунами и рисунками удивительных ветряных змеев. — Он хотел летать… А вот это серебряное стило Короля… Я узнаю также его меч, и меч Лауральдо — смотри, вот знак дома Феанора… Это экет, который носил Айменел, а это его платок… Он чаще подпоясывался им, как это делают синдар… Рубашка тоже его.
Он завернул украшения в платок и бросил в котомку Лютиэн, туда же — свернутые кольцами пояса и платки. Потом вновь завернул мечи в дерюгу и соорудил из перевязей нечто такое, на чем всю связку можно было нести через плечо.
— Даже сейчас, — сказал он, погладив мечи сквозь ткань. — Даже сейчас я не могу о них плакать.
— Другие могут говорить что угодно, — Лютиэн положила на его руку свою ладонь. — Но я-то знаю, что твое горе не меньше, а больше слез.
