Глава 6. Димбар
На пятый день пути они перевалили через горы и поехали вдоль впадающей в Сирион быстрой холодной речки. Здесь начинались по-настоящему опасные места, и эльфы облачились в кольчуги и шлемы. Эльфийскую кольчугу, подаренную в Нарготронде, надел и Берен. Гили никак не думал, что для него тоже найдется такая дорогая вещь, как кольчуга, но из своего седельного вьюка Берен и для него достал кольчатую рубашку со шлемом — правда, кожаным; лишь обод да два полуобруча, перекрещивающихся на макушке, были железными.
Ко всему этому нужно еще прибавить пояс со скатой, который Гили получил от Берена в Барад-Эйтель — чтобы понять, каким неописуемо геройским казался пареньку его собственный вид. Правда, это геройство оставило его к вечеру — под кольчугой и войлочной курткой он весь взмок, плечи налились усталостью, и единственной радостью в жизни оказалось отсутствие вечерних занятий с Айменелом. Эльфы старались производить как можно меньше шума — и без того с ними был целый табун лошадей, который на стоянках не был тише воды; а звон клинков разнесся бы по ущельям на целые лиги. Таким образом, мучения Гили прерывались на целых два дня — до прихода в Димбар, в безопасные места, охраняемые горцами и эльфами Дориата. Здесь эльфийское сопровождение покинуло их и вернулось в Хитлум.
Ой-йо! — набирая воды в котел, Гили посмотрел на свою несчастную ладонь. Зря воинов называли белоручками отец и другие фермеры — воины тоже стирают себе руки, когда учатся своей работе; натирают пузыри на большом и указательном пальцах, на сгибе… Гили три дня не снимал тряпицу, которой была обмотана его кисть, три дня Айменел мазал ему руку пахучей мазью, замешанной на вине и на меду — без толку: чудесная мазь заживляла одни волдыри, а на следующий день появлялись другие. У Гили были грубоватые руки крестьянского паренька — но в том месте, которое стираешь, когда учишься владеть мечом, кожа была еще нежной. А сейчас она грубела и трескалась. Но это был не повод прекращать занятия. На второй день этой мучильни Гили сказал эльфу:
— Слушай, давай закончим пораньше. У меня руки болят.
— Давай, — неожиданно легко согласился Айменел. — Если на нас свалятся орки, ты им так и объяснишь: у тебя болят руки. И они сразу отстанут.
Гили залился краской стыда, и встал в стойку. Они продолжили учения.
Но нужно отдать Айменелу должное: когда он видел, что Гили действительно устал или страдает от боли в боку, он прекращал занятия сам. И никогда — Гили это чувствовал — не бил в полную силу.
Они сходились все ближе, эльф уже хорошо говорил на той талиска-синдаринской смеси, что была в ходу у людей Восточного Белерианда, Гили пытался учить эльфийский язык, и нередко смешил Айменела, повторяя за ним слова — но смеялся Айменел не обидно. До новых слов он был жаден, и не стеснялся веселиться, когда какое-то человеческое выражение казалось ему забавным. Один раз у Гили выскочила «ядрена вошь» — эльф тут же спросил, что значит «ядрена».
— Ну, крепкая, здоровая… — растолковал паренек.
— Крепкая, здоровая вошь? — эльф сначала изумился, а потом расхохотался, да так заразительно, что и Гили не смог удержаться от смеха: и в самом деле, ведь смешно — через слово поминаем вошь, да еще почему-то здоровую…
Два дня скачки, переправа через Сирион — они были в Димбаре. Заночевали на заставе пограничной стражи, послали гонца — а наутро прискакал небольшой отряд, во главе которого были двое: седой Брегор и его сын Брандир. Как Гили удалось понять из обрывков разговора между Береном, Финродом и этими двумя, Брандир назначался старшим над теми, кому предназначались эти лошади.
Парнишка от души надеялся, что дальше их путь будет пролегать вглубь Бретильского леса, к Дому Княгини — но вскоре понял, что это не так. Им предстояло только передать коней и отдать какие-то распоряжения — а потом снова в путь. Так что Гили в свободное от поручений и занятий с мечом время просто валялся в траве, наслаждаясь отдыхом.
За всей этой беготней он не заметил, как наступило лето. Когда они уезжали в Хитлум, вишни только отцвели — а сейчас птицы уже клевали созревшие плоды.
Вдвоем с Айменелом они сидели на ветвях черешни, собирая краснобокие тугие ягоды: одну — в завязанный к поясу подол рубахи, две — в рот. Точнее, сидел Гили — эльф носился по ветвям что твоя белка. Черешня была старой и раскидистой, самое вкусное, как водится — на самых верхних ветвях, по которым Гили пробирался с опаской и замиранием сердца, а Айменел бегал как по ровной земле, перехватываясь руками только если приходилось подниматься.
— Эй, Руско! — позвал он откуда-то сверху.
— Агоу! — откликнулся Гили.
— Поднимайся ко мне!
Гили тяжело вздохнул, глянув между ног на далекую землю. Уже в третий раз он давал себе зарок — выше не залезать…
Высунув от внутреннего напряжения язык, он вскарабкался по ветвям еще на две сажени вверх — и оказался рядом с Айменелом, выше лиственного покрова остальных деревьев.
Черешня была здесь плотна, как монисто — но многие ягоды уже попортили птицы. Айменел, посвистывая, выбирал нетронутые, стоя на такой ненадежной веточке, что у Руско перехватило дыхание.
— Смотри, — сказал он, отодвигая ветку и показывая пальцем на северо-восток, туда, где между вершинами Эред Горгор и зеленым морем Димбара, рассеченным лезвием реки, маячило что-то цвета запекшейся крови.
— Чего там? — Гили сощурился, чтобы лучше разглядеть, но так и не смог.
— Пустошь Нан-Дунгортэб. Нехорошее место. Послезавтра мы пересечем Миндеб — и попадем туда.
— А зачем?
— Затем, Руско, что в Химлад можно попасть отсюда только таким путем — или же обогнув Дориат с юга.
Гили не стал спрашивать, зачем им в Химлад. Надо — значит, надо.
— Ты чего руками не держишься? — спросил он. — Страх на тебя смотреть-то.
Айменел хохотнул и оторвал такое, что у Гили сердце в пятки ушло: высоко подпрыгнул на ветке, и приземлился на нее же, используя руки только для того, чтобы придерживать отягощенную ягодами рубаху.
— Моя мать — тэлерэ из Гаваней! Страха высоты у нас в роду нет и не было.
— У вас, может, и нет, — рассудительно сказал Гили. — А у меня есть. Еще раз так сделаешь — я ведь и в штаны накласть могу.
— Зачем? — не понял эльф.
— Со страху.
— Ты болен? — неподдельно озаботился Айменел.
— Да нет! Это не по правде, это только так говорят… Хотя, конечно, бывает, что и по правде, если очень страшно. — Гили смутился до краски. Он все время забывал, что эльф многое понимает так, как оно говорится, не зная настоящего смысла и значения. — Слушай, полезем-ка вниз, пока нас не хватились.
— Нас? — эльф посмотрел вниз, где их кони собирали с земли упавшие ягоды. — Нас сейчас никто не хватится… До завтрашнего утра… О, смотри! — он протянул руку вверх и сорвал гроздь ягод — больших и красных, заманчиво блестящих. На раскрытой ладони эльфа они лежали как драгоценные камни, и даже что-то вроде граней было у них: черешни росли так плотно, что бока у некоторых сплющились.
