— Ему помогал ученик, — сказал один из сопровождающих Эдмонда Анатольевича, в котором Елисей Юрьевич узнал заместителя начальника Управления «Т» ФСБ Генриха Ельшина. — Если бы не он, мы бы взяли полковника еще в Чечне.
— Об ученике мы еще поговорим, — дернул щекой президент «Купола». — Он мне тоже нужен живым.
— Зачем? — спросил Елисей Юрьевич, покрываясь от слабости липким потом.
— Он такой же носитель эзотерической информации о метаязыке, как и вы. К нашему удовлетворению, это очень редкое явление среди людей. Если бы таких, как вы, было много, нам пришлось бы свернуть программу маргинализации человечества. Так вот… о чем это я?.. Ах да… мы захватим и вашего ученика, выясним, что он знает, и… отпустим, естественно.
В свите, окружившей Рыжайса, послышались смешки.
— Отпустим, отпустим, — проворчал президент «Купола» с бледной улыбкой. — Если только он не согласится работать с нами. Тем более что после бесед он станет абсолютно безопасен.
— Не трогайте его… он почти ничего не знает…
— Э-э, господин эксперт, — президент «Купола» покачал пальчиком, — не лгите. Лгать можно только любимой женщине и полицейскому, всем остальным нужно говорить правду, как говорил один актер. Горшин — Посвященный седьмого уровня, а мы с вами прекрасно знаем, что иерархи Kpyгa зря никого в свою организацию не принимают. Итак, предлагаю вам добровольное сотрудничество, мастер. Первый и последний раз. Я своих предложений дважды не повторяю.
Елисей Юрьевич закрыл глаза, с пронзительной ясностью осознавая, что выхода нет. Сосредоточился и жестоким усилием воли взорвал раненое сердце.
В голову хлынула боль и тьма…
Он не увидел, как вокруг него началась суета, медики мгновенно развернули реанимационную камеру, бросились присоединять к нему датчики и провода, подключили искусственные легкие и пульсатор крови.
— Сердце удалите вообще, — приказал взбешенный неудачей Эдмонд Анатольевич. — Посидит на аппарате какое-то время. Когда придет в себя, начинайте сканирование. Если будет сопротивляться, блокируйте пси-сферу, вызовите меня. Поехали.
Два дюжих телохранителя, выполнявшие одновременно и роль слуг, покатили коляску к выходу. У стола с телом Смирнова остались двое, Ельшин и Дмитрий.
— От него мы ничего не добьемся, — сказал Дмитрий, кивая на учителя. — Он адепт «живы».
— Почему ты не адепт «живы»?! — окрысился Генрих Герхардович. — Ты же учился у него пятнадцать лет! А знаешь только, как убивать!
— «Наваждение» — часть «живы»…
— Но не сама «жива»! Нам нужна ее база — метабой! — Ельшин слегка успокоился, вытер уголки рта платком. — Найди этого смирновского птенца — Горшина, пора браться за него всерьез.
— Зачем его искать? — пренебрежительно пожал плечами Дмитрий. — Объявим по телевидению об исчезновении учителя или о болезни, ученик сам к нам придет.
Ельшин некоторое время смотрел на телохранителя мутными глазами, усмехнулся, похлопал его по плечу и поспешил за боссом «Купола». Уже в коридоре он объявил о своем решении:
— Найдите его, пошлите за ним группу, где бы он ни был. Мне он нужен уже завтра.
Дмитрий оглянулся на тело учителя, проворчал:
— Охота было напрягаться…
— Идем, — донесся голос Ельшина.
— До встречи в аду, учитель, — сказал Дмитрий, направляясь следом за начальником.
Глава 21
ЧЕРНОЕ МОРЕ, БЕЛЫЙ ПАРОХОД
Дождливая погода не помешала самолету вылететь в Сочи по расписанию. Семнадцатого апреля в двенадцать часов дня он приземлился в аэропорту Адлера, где сияло солнце и температура днем не опускалась ниже плюс двадцати градусов. Еще через полтора часа Тарас и Тоня, ошеломленная переменой обстановки, прибыли в порт, где их ждал четырехпалубный красавец-теплоход «Айвазовский».
Тарас только внешне казался беззаботным и веселым, подшучивал над спутницей, впервые летевшей на море первым классом, ухаживал за ней, травил анекдоты и рассказывал всякие интересные истории, однако на самом деле был предельно собран и зорок; отмечая не только движение подозрительных лиц, на поверку оказывающихся случайными прохожими, но и пульсации биополей, по которым можно было оценить приближение опасности. К счастью, никто за ними не следил ни в Москве, ни во время полета в Сочи, и в конце концов он поверил, что сумел оторваться от следящих систем «Купола», которые и организовали, по его мнению, операцию с минированием дома. В душе он пообещал после отпуска разобраться с этим делом и примерно наказать исполнителей и заказчиков, чтобы в следующий раз им неповадно было устраивать на него охоту.
Посадка на борт теплохода прошла гладко, они устроились в двухместной каюте на второй палубе и весь вечер просидели на корме у бара, как и два десятка других путешественников, любуясь морем, небом, солнцем, закатом, чайками и теплоходом. Тоня наконец пришла в себя, чаще улыбалась, и, если бы не воспоминания о погибших отце и маме, была бы, наверное, на седьмом небе от счастья.
За их столик подсела средних лет пара, они познакомились, и мужчина, назвавшийся Юрой, рассказал им свою историю «нового русского фермера, раскулаченного властью».
В принципе, история была типичной для сотен таких же фермеров, попавших под давление обстоятельств, к которым позднее присоединились — к обстоятельствам, разумеется, — бандиты и государственные чиновничьи структуры, действующие не в пример жестче.
Юрий Алексеевич Кулагин открыл свое дело в селе Катынь-Покровское Смоленской губернии еще в тысяча девятьсот девяносто первом году, а закрыл в две тысячи первом, ровно через десять лет.
— Никаких моральных сил не осталось терпеть этот беспредел! — заявил он с усмешкой, одну за другой опорожняя кружки с пивом. — Вы не смотрите, что я с виду здоровый, могу кулаком быка зашибить, а вот поди ж ты, не выдержал.
— Я давно советовала ему уехать в город или хотя бы в другую область, — добавила жена Юрия, Валя, такая же крупная, мягкая, улыбчивая. — Так он же упрямый: бати мой не сдавался и я не буду!
— Сдался! — махнул ручищей Юрий. — Десять лет коту под хвост! Кто еще сейчас мало-мальски держится, так это фермеры-животноводы. А я сделал ставку на зерно, ошибочка вышла, никому оно, как выяснилось, не требуется. Продать килограмм ржи, к примеру, сейчас можно рубля за три, а литр соляры стоит шесть-семь. С ячменем, овсом и пшеницей еще нужно лоб морщить: особым образом почву обрабатывать, подкармливать; ухаживать. А рожь засеял — и в ус не дуй, все равно вырастет. Вот я и нарастил… что пришлось потом урожаи за бесценок отдавать, себе в убыток.
— А госзакупки? — поинтересовался Тарас.
— Забудь, нету их давно, — снова махнул рукой Юрий. — Не нужна оказалась моя работа людям. Да и просушить, и хранить зерно негде, рожь надо везти в соседний совхоз с кучей взяток в кармане, иначе ничего не добьешься. А результат такой: шестнадцать процентов зерна теряется по влажности, восемь — из-за засоренности почвы. На сортировке, просушке, хранении — еще двадцать пять процентов. Двадцать как минимум — взятки. Вот и получается — три четверти урожая — ёк! К чему заниматься бесполезным делом?
