От новой неправды он содрогнулся. Силдин утверждал, что совершил Великое Объятие. Внутри лиги отношения учителя и ученика считались неприкосновенной тайной. И взаимоотношения Силдина и мэтра Дирио не были исключением. Никто не мог догадаться об обмане, если он и был. А раз так, то может ли это влиять на его решение? Зачем наставники пошли на хитрость? Могли ли они решиться использовать ни в чем не повинного юношу для отвлекающего маневра, а на самом деле – отправить его, Януэля? Ведь опасность, наверное, велика… И Януэль был убежден, что Силдин о ней ничего не знал.
Он старался заставить себя размышлять, но мысль о предательстве друга парализовала его. Что будет с ним самим, если он откажется? Слова слепого старца вселили в него сомнение. Отвергни он предложение, это поставило бы под угрозу его положение в лиге, он рисковал бы потерять единственную обретенную им семью. Он трепетал, думая об этом. Януэль рассеянно посмотрел на мэтра Фареля, потом на настоятеля Башни. Действительно ли они думали, что он может предстать перед пеплом царственного Феникса?
Будто читая его мысли, мэтр Игнанс неожиданно поднялся с кресла и выпрямился во весь рост.
– Я боюсь не мнения людей, – сказал он, устремив пустой взор на Януэля, – а мнения Хранителей. Если ты не хочешь сделать это для нас, сделай для них. Царственный Феникс должен быть возрожден руками одного из учеников, и кроме тебя, никто другой в этой Башне не может это исполнить.
Януэль почувствовал, что слабеет и скоро уступит. Одно упоминание о Хранителях переворачивало душу. В это мгновение он осознал, до какой степени учение Завета и жизнь под сенью Башни повлияли на него. Сегодня все было опрокинуто. Отъезд друга, вдруг возникшие видения прошлого, непонятное поведение наставников… Безмятежному существованию в Башне пришел конец, он мысленно сравнил себя с деревом, на котором сделали множество зарубок.
Януэль почувствовал, как Игнанс положил руку ему на затылок и уткнул его лицо в свое плечо.
– Поплачь, мой мальчик.
И Януэль разрыдался. Заложник своего собственного дара, о силе которого он даже не подозревал… Он был сражен жестокостью судьбы, требовавшей принести в жертву дружбу, по лицу его тихо текли слезы. Мэтр Фарель молча приблизился и мягко взял его за плечи:
– Иди, Януэль. Ты должен приготовиться. Нас ожидает долгий путь.
В то время как Януэль возвращался в свою комнату, чтобы собрать вещи, Игнанс пригласил Фареля в гостиную, где фениксийцы обычно принимали избранных гостей. Они расположились напротив мраморного камина в креслах черного дерева. Привычным жестом старый Игнанс поджег сложенные в очаге поленья. Тишину нарушило легкое потрескивание, а затем в одно мгновение дерево вспыхнуло. Только старцы, проведшие всю жизнь вблизи Феникса, умели использовать волшебную силу Завета. Игнанс редко пользовался ею, верный седьмой заповеди, требовавшей самого строгого соблюдения тайны от тех, кто владел магией Огня. Что касается учеников, то они и понятия не имели о существовании этой стороны искусства повелевать пламенем.
Мэтр Игнанс вытянул ноги к огню; несмотря на весь опыт, ему не удавалось справиться с ледяным ветром, дышавшим в его душе. Смерть его не страшила, так часто он брал верх над ней, усмиряя Фениксов. Но он боялся кары Завета за то, что изменил его заповедям. Посвятив себя служению лиге, он недостаточно времени уделял тому, чтобы найти себе достойную замену для управления Башней Седении. Среди молодых мэтров, занимавшихся обучением учеников, никто не казался ему достаточно сильным, чтобы взять на себя это бремя. У него сжималось сердце, и он с грустью думал об этом мальчике, которого хотел бы сделать своим преемником. Из всех учеников, каких он помнил, Януэль оставался для него лучшим.
– Меня удивила его реакция, – неожиданно произнес он, переведя свой мертвый взгляд на Фареля. – По правде, я опасаюсь, как бы скромность не задушила в нем талант.
– Чего другого можно было ожидать от него здесь, вдали от Миропотока? Я думаю, он осознает свои способности, когда окажется там, среди невежд.
– Знай я тебя хуже, я мог бы подумать, что ты ищешь для него оправдания. Осторожнее, друг мой. Если отцовская любовь возобладает над долгом наставника, ты навсегда потеряешь Януэля.
– Я знаю это, мой учитель. Я стараюсь не привязываться к нему, но с каждым днем он все больше поражает меня. Иногда у меня такое чувство, что, стоит только вскрыть, подобно нарыву, его прошлое, он сам стал бы наставником, равным мэтрам Огня.
– Однако мне помнится, что поначалу его ошибки чуть было не заставили тебя отказаться обучать его.
– Он совершал ошибки, свойственные молодости. А я был чересчур требователен к этому мальчику, взявшемуся неизвестно откуда.
Игнанс, казалось, задумался. Он скрестил руки на груди и собирался сказать что-то, но промолчал. Раздался треск горящего полена. Наконец он продолжил диалог:
– А его доброта? Будь уверен, она сыграет с ним злую шутку. Он любит Фениксов и уважает их настолько, что может однажды позабыть об их двойственности.
– Помимо Возрождений, он ничего не боится.
– Вот именно, Фарель. Он ведет себя как ребенок, сцепившийся со щенком. Каким должен быть избранник, чтобы какой-нибудь из Хранителей не прогневался?
Фарель пригладил ладонью бороду. От незрячего взора старейшины не ускользнули его сомнения.
– Возможно, он пойдет к ним втайне? Это было бы естественно при особенностях его дара.
– Нет, хотя его сила и в доброте, ею все не исчерпывается. Дело в том, что некоторые Фениксы не принимают Возрождения, и в этом одна из самых больших загадок Завета.
– Это величайшая тайна, – согласился Фарель.
Пробуждение Феникса из пепла вызывало обычно невероятный хаос, огненную птицу в этот момент нужно было во что бы то ни стало сдерживать. Каждый Феникс упивался своим бессмертием до тех пор, пока снова не обращался в кристаллы пепла.
Тогда как объяснить, что некоторые Фениксы отказываются от Возрождения? Старые мудрецы полагали, что ключ к этой загадке нужно искать в войне Хранителей, но никто так и не нашел окончательного ответа.
– Мой учитель, – заметил Фарель, – Януэль уже победил одного такого Феникса, сумев победить и свои сомнения.
– Нет смысла напоминать мне об этом. Это убедило меня, что к императору следует отправить именно его. По скрытым от нас причинам он в силах смирять Фениксов. Я рад этому, но тем не менее очень беспокоюсь. Мы воспитали Януэля, но мы не знаем, на что он способен. У него особенный дар, но насколько он велик? Он будет могучим оружием в руках лиги, но с тем условием, что мы будем умело им пользоваться.
Фарель хотел возразить, но сдержался, уверенный, что мэтр Игнанс упрекнет его в излишней мягкости. Ему больно было слышать, что Януэля воспринимают как инструмент.
Хотя это было и очень наивно, потому что он всегда призывал своих воспитанников служить делу фениксийцев, но наставник Януэля не мог скрыть своей любви к мальчику. Напоминая Фарелю, как опасно стремиться стать не просто учителем, а отцом или даже просто верным другом, Игнанс верно предчувствовал, в чем таится угроза.
