Всю ту долгую зиму Сати вела про себя споры с Советником, узнавая о жизни планеты все больше и больше нового. Она все чаще слушала Толкователей, очень много читала, вела исследовательскую работу, а вечерами тщательно обдумывала и записывала полученную информацию. Советник служил ей чем-то вроде куклы для битья или спарринг-партнера; ему совершенно необязательно было отвечать ей: он обязан был только слушать. Некоторые свои размышления, впрочем, Сати не решалась заносить даже в память компьютера — это было нечто чересчур личное и слишком для нее дорогое, и ей совсем не хотелось мешать его со своими беспристрастными отчетами о наблюдениях. Таково было, например, ее личное мнение относительно деятельности и функций Толкователей. Если это религия, то религия, в высшей степени отличная от всех земных религий, ибо ей недостает главного: догматической веры, эмоционального неистовства, понятия об отсроченном вознаграждении за праведную жизнь и санкционированного светскими властями фанатизма. Все эти элементы, без которых до недавнего времени аканцы прекрасно обходились, были, как ей представлялось, привнесены в жизнь Корпоративным государством довза. Собственно, оно, это государство, и являлось здесь религией. Вот почему Сати с таким удовольствием «вызывала» призрак Советника в сине-коричневой форме, с застывшим холодным лицом и негнущейся спиной, и страстно внушала ему, какой он фанатик и глупец и какие глупцы все остальные бюрократы и идеологи Корпоративного государства, ибо всей душой стремятся завладеть богатствами, которые были созданы другими народами на других планетах, а свое собственное богатство, свое бесценное сокровище выбрасывает в мусорную кучу!
Настоящий же Советник, во плоти и крови, должно быть, давно уже уехал из Окзат-Озката; во всяком случае, Сати больше не встречала его на улицах города и наконец почувствовала некоторое облегчение. Куда приятнее было видеть в Советнике всего лишь грозный призрак, плод собственного воображения.
Вопрос о том, что же на самом деле ДЕЛАЮТ мазы, практически перестал ее занимать. Любой четырехлетний малыш смог бы сказать, что они делают! Они рассказывают. Пересказывают, читают, декламируют наизусть. Они устраивают дискуссии, объясняют, придумывают. Истолковывают суть. Бесконечная цель их общения со слушателями не имеет четких границ, ее невозможно как-то определить, классифицировать. Темы «толкований» множатся даже сейчас, ибо не все старинные тексты еще известны, не все истории о древнем прошлом прочитаны, не все мысли переданы будущим поколениям через пропасть прожитых лет.
Впервые Сати познакомилась с одним из великих Толкователей — это был Маз Одиедин Манма — во время таких занятий, где Толкователь рассказывал историю молодого человека, жителя предгорий, которому постоянно снилось, что он умеет летать. И такими частыми и живыми были его сны, что он стал путать их с реальностью и с удовольствием рассказывал другим, какие ощущения испытывал во время «полета» и что видел с высоты. Он рисовал карты прекрасных неведомых земель, якобы находившихся в обоих полушариях планеты, которые «открыл» во время своих путешествий. И люди приходили, чтобы послушать его рассказы и полюбоваться его замечательными картами. Но однажды, спускаясь вниз по течению реки в погоне за отбившимся от стада эбердина, он оступился, упал с высоты и погиб.
Такова была эта история. И Манма никак не стал ее комментировать; и никто почему-то не задал ему ни одного вопроса. Они собрались тогда в доме Маз Оттьяр Уминг, так что позднее Сати все-таки спросила Оттьяр, что та думает об этой истории. И старая Толковательница отвечала:
— Одиедин, жена Манмы, случайно погибла во время ливня в горах; она упала в воду, и поток унес ее. Ему тогда было двадцать семь. И они всего год, как стали мазами…
— И Манма часто рассказывал ей, что летает во сне?
— Нет, — покачала головой Оттьяр. — Это просто история, йоз. История Одиедина Манмы. Он рассказывает только эту историю. А толкование ее — у него внутри. Как маз он занимается в основном телом. — Оттьяр имела в виду ту разновидность лечебной гимнастики, которую преподавал Одиедин Манма, будучи отличным специалистом в этой области.
— Понятно, — только и пробормотала Сати и пошла прочь, неотрывно думая о том, что услышала от Оттьяр.
Но поняла лишь одно: здесь, в Окзат-Озкате, она наконец научилась слушать. Слушать, слышать и, продолжать прислушиваться к тому, что услышала. Уносить слова с собой и без конца вслушиваться в их звучание. Если ТОЛКОВАТЬ — это искусство и функция мазов, то СЛУШАТЬ — искусство и функция йозов. По мнению большей части аканцев, ни те, ни другие друг без друга ничего не значат.
Глава 5
Наступила зима. Особых снегопадов не было, но холод стоял зверский; дул резкий ледяной ветер, прилетая из необъятной и дикой горной страны, простиравшейся на север и запад от Окзат-Озката. Изиэзи отвела Сати в лавку, где продавали поношенную одежду, и она купила там теплую куртку из выворотки, густым шелковистым мехом внутрь. Капюшон куртки был оторочен пушистым, похожим на перья мехом какого-то горного зверька, о котором Изиэзи сказала: «Теперь их всех перебили. Слишком много охотников развелось!» Еще она сказала, что куртка сделана не из шкуры эбердина, как думала Сати, а из шкуры высокогорного миньюла. Куртка была очень длинная, почти до колен, а на ноги Сати купила высокие меховые сапоги, новые, из искусственной кожи. Сапоги были предназначены для занятий горными видами спорта и путешествий автостопом по горной местности. На Аке даже те, кто придерживался старых правил и традиций, легко принимали все новое, если видели, что оно лучше старого и не требует никаких особых изменений в привычном образе жизни. Сати это представлялось на редкость разумной разновидностью вполне приемлемого консерватизма. Но для экономики Аки, нацеленной на быстрое и непрерывное развитие, подобное мировоззрение было настоящим проклятием.
Теперь Сати в своей теплой куртке и новых сапогах чувствовала себя на обледенелых улицах Окзат-Озката одним из полноправных его обитателей, тем более что зимой все здесь становились похожи друг на друга, одетые в поношенные, но теплые меховые куртки и пальто с одинаковыми, отороченными пушистым мехом капюшонами. Выделялись лишь государственные чиновники, по-прежнему облаченные в форму и тоже похожие друг на друга, как оловянные солдатики: в ярких синтетических куртках с капюшонами, пурпурных, ржаво-коричневых или синих — в зависимости от ведомства. Безжалостный холод создавал некие братства неузнаваемых. Стоило зайти в помещение — и тепло неизменно служило источником если не наслаждения, то, во всяком случае, поднятия настроения, ощущения общности с себе подобными. Синими холодными вечерами было удивительно приятно, вскарабкавшись по крутым обледенелым улочкам, оказаться в битком набитой людьми тесной комнатушке, где горел камин — электрический, разумеется, ибо здесь, почти на границе вечных льдов, топливо было большой редкостью и все тепло давала энергия стремительной Эрехи, вода которой и сама была холодна как лед, — и снять перчатки, и растереть руки, которые в тепле начинали казаться удивительно обнаженными и беззащитными, а потом, оглядевшись, увидеть вокруг такие же покрасневшие от ветра лица, заиндевелые ресницы и услышать негромкое «табатт-табатт» маленького барабана и тихий голос, перечисляющий, например, названия рек в горном районе Хойинг и объясняющий, где и как одна из них впадает в другую; или рассказывающий историю об Эзиде и Инамеме с горы Гам; или о том, как Совет города Меза повел свою армию против западных варваров… Да, все это было истинным наслаждением для Сати на протяжении ее первой долгой зимы в горах.
