— Да хранит тебя Госпожа, — сказала Ирла. — И пусть позволит вернуться.
— Да будет так, — благоговейно отозвался Бедир, бережно ведя ее через палату к комнатам для переодевания. — Не пора ли нам подготовиться к обеду? И к объявлению, которое я сделаю.
— Кедрин будет в восторге, — несмотря на свои тревоги, Ирла не могла не улыбнуться при мысли об удовольствии, которое доставит их сыну такое признание его зрелости.
Они сменили одежду без особого тщания, ибо тамурцы придают больше значения тому, что едят, нежели тому, что на них при этом надето. В Андуреле вечерняя трапеза — чинный обряд, в Усть-Галиче — пышное представление. Но в Твердыне Кайтина считалось, что присутствие царственной четы в обеденном зале предполагает лишь некоторую торжественность наряда, но ничего лишнего и напыщенного. И наряд они себе подбирали столь же удобный, сколь и приятный взгляду. Бедир просто зачесал назад свои длинные волосы и охватил их на затылке кованой серебряной заколкой, а на плечи набросил шерстяную рыжевато-красную накидку, свисающую почти до пола. Шею Владыка украсил ожерельем, положенным ему по званию — и уже был готов.
Дожидаясь, пока жена завершит переодевание, он наполнил тяжелый хрустальный кубок легким светлым вином из тамурского винограда. Ирла ненадолго задержала супруга. Ее блестящие волосы были заплетены в две толстые косы, уложенные по обе стороны от очаровательного лица и перевязанные голубыми лентами — в знак того, что она почитает Госпожу. Платье тоже было голубым, но потемнее, искусно расшитое серебряной нитью и перехваченное на талии синим поясом с серебряной филигранью. Бедир предложил ей руку, и они вместе спустились в обеденный зал.
Зал был вымощен квадратными каменными плитами, до блеска вытертыми стопами многих поколений тамурцев. Высокие окна, прорубленные в толстых стенах, пропускали внутрь помещения последний дневной свет. Длинные столы, обставленные простыми скамьями, располагались в два ряда. Более короткий стол возвышался на помосте напротив входной двери, он предназначался для царственных супругов, их близкой родни и почетных гостей. Два огромных очага обогревали зал, когда это требовалось — но ныне они стояли погашенными. Над дверью размещалась галерея для менестрелей, с которой в дни празднеств зал наполняла музыка.
Вкусные запахи уже поплыли из кухни, и трапезная начала наполняться людьми, когда Ирла и Бедир заняли свои места. Тепшен Лал появился в том же платье, в котором Бедир видел его в оружейной, он задержался перед главным столом, чтобы отвесить учтивый поклон — как делал неизменно, прежде чем занять место справа от Бедира. Кедрин вынырнул из кухонной двери, Уже впившись зубами в кусок чего-то печеного, его лицо выражало предчувствие, одновременно приятное и тревожное. Бедир сделал ему знак сесть, сохраняя бесстрастный вид и боковым зрением отметив беспокойные взгляды, которые бросал сын на отца, мать и кьо. Затем Бедир хлопнул в ладоши и поднялся, заставив умолкнуть бесчисленные разговоры, которые гудели в зале.
Он дождался полной тишины, не обращая внимания на возню эконома, пытавшегося отрезать кусок жаркого. Лицо властителя, встретившее обращенные к нему любопытные взгляды, было торжественным.
— Король Дарр попросил меня быть его глазами в Белтреване, — без предисловий объявил Бедир. — Похоже, Сестры боятся, что снова вспыхнул пожар. И если поднимается новая Орда, Дарр хочет подготовиться к войне заранее. А возможно, залить пламя до того, как оно разгорится в полную силу. Кеш и Усть-Галич сомневаются в мудрости такого предприятия, и Дарр полагается на Тамур. Я выеду на ущербе луны с одним отрядом. Я еще не решил, кому сопровождать меня, и прошу тех, кого оставлю дома, понять: это не войско, а всего лишь отряд разведчиков. Если же наши страхи не напрасны, в свое время найдется дело каждому из нас. Но я знаю как минимум об одном человеке, который поедет со мной. Это Кедрин.
Когда зал наполнился гомоном, вызванным этим объявлением, Бедир повернулся к сыну. Лицо Кедрина озаряла гордость, глаза пылали. Бедир был доволен, что сын по-королевски сдержан, поднявшись для поклона, он только и произнес:
— Благодарю, отец.
Бедир неосознанно стал искать руку Ирлы, та ждала и сразу его успокоила.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Сухожилия, удерживавшие некогда на месте нижнюю челюсть Мерака, еще не полностью истлели, и это придавало выбеленному временем черепу кривую ухмылку — словно он находил забавными события, на которые взирал с весьма удобной позиции на шесте для трофеев, принадлежащем Нилоку Ярруму.
Борс редко мог удержаться от знака, отводящего беду, когда обнаруживал, что его глаза прикованы к белому шару у самой верхушки шеста, а это случалось чересчур часто. Он и теперь сделал то же движение, стремительно вскинув сложенные пальцы к лицу, и от Сульи это тоже не укрылось. Но вызвало лишь смех пышной светловолосой женщины, растянувшейся подле него на мехах.
— Все еще боишься старого вепря? — промурлыкала она, приподнявшись на локте и проводя носом по его колючей щеке. — Но ведь он мертв достаточно давно, и нет никаких знаков, что он может вернуться.
Вопреки себе, вопреки теплу этого дня и теплу гревшей его женщины, лежащей совсем рядом, по телу Борса пробежала легкая дрожь. Он покачал головой: Ашар ведает, в Белтреване достаточно напастей и без тени Мерака, примкнувшей к оравам духов, населяющих чащобы. Хотя сам Тоз уверял воина, что великий Мерак, прежний Улан Дротта, теперь не более чем прислужник в загробном мире. Все же порой в самые темные ночные часы Борс пробуждался, не сомневаясь, что слышит шепот черепа. Произнесенные тем слова никогда не звучали достаточно четко, однако от их неясного шелеста веяло холодом. Как-то он обмолвился о них Сулье, которая принялась горячо отрицать происшедшее — дескать, просто ночной ветерок свистит в пустых глазницах. А воину, удостоившемуся милостей Посланца, надо бы поменьше обращать внимания на мертвых и больше — на живых.
В такие мгновения Борс находил покой в ее объятиях, и на некоторое время ночные голоса унимались. Но затем неизбежно возвращались, дабы нагонять страх из темноты, и он снова чувствовал мурашки, бегущие вдоль позвоночника, и холодный пот на груди.
Он твердил себе, что это глупо, и ему нужно только время, чтобы осознать всю глубину великого мирового поворота, которому он сподобился стать свидетелем. Его страхи — всего лишь выдумки, и только. И все же Борса тяготил вид черепа, венчавшего некогда мощное бычье тело покойного Улана. Что бы ни повторяли Тоз и Сулья, его тревога не проходила.
Теперь Борс хмыкнул, протянув свой рог, чтобы женщина наполнила его душистым красным вином, захваченным в последнем убежище Ята, разграбленном растущей Ордой. Беспомощный род Ята возглавлял Кромарт, он оставил без ответа предложение Нилока Яррума перейти со своими людьми под верховенство Дротта. Тогда Нилок окружил обнесенную частоколом деревню и поджег ее, а когда Кромарт и его сподвижники бежали от пожара, просто перебил их. То была славная бойня, и Борс получил свою долю черепов, праздно размышляя, почему он не испытывает страха перед противниками, сраженными в честном бою. Вывод напрашивался один: разница заключалась в том, что черепа, которые Сулья с такой гордостью вывесила на его шестах, были добыты честно. А о смерти Мерзка он того же сказать не мог.
