Кедрин воззрился на военачальника, понимая, что такое мрачное предсказание вполне может сбыться.
— Если это так, — тихо приговорил принц, — то варвары вполне уже могут двигаться через Кеш.
— Вполне, — Рикол кивнул. — Через Кеш к Андурелу. Или переправиться через Идре ниже по течению и зайти нам в тыл. В такой тьме разве что распознаешь?
— Дайте мне воспользоваться дневным светом, который я могу отыскать, — сказал Гален. — И я с утра попытаюсь кое-что сделать.
— Спасибо, — произнес Рикол.
— Между тем, — заметил Бедир, — надо ждать, когда проснется Грания. А до того мы все равно ничего не сделаем. Так давайте уж поедим.
— И как следует, — подхватил Рикол с мрачным дружелюбием. — Ибо если она прогонит морок, останется мало времени на такие удовольствия, Орда-то давно готова присесть за наш стол!
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Кедрин проснулся в той же ползучей тьме, в которой отошел ко сну. Поглядев на свечу под стеклом у постели, он определил, что прошел час после того, когда положено было забрезжить заре. С мгновение юноша лежал неподвижно, слушая, как с грохотом сыплются на крепость камни из варварских баллист — точь-в-точь, как и тогда, когда он засыпал. Затем выкарабкался из теплой постели, дрожа от неестественного холода, и засветил факел, беспокоясь, достаточно ли будет света. Теперь он лучше понимал, отчего угасает дух защитников Высокой Крепости. Пробуждаться каждое утро в бесконечной ночи — это может лишить храбрости и подорвать самого отважного воина. Крепость будет отрезана от всего мира и окутана тьмой до тех пор, пока камни из баллист не разобьют до основания могучие стены, а лесной народ пройдет по их развалинам на юг.
Сам Кедрин провел здесь только три ночи, но уже чувствовал, как давит свинцом колдовское наваждение Посланца, даже несмотря на снадобье Уинетт. Правда, благодаря ее заботе покалывание в плече прекратилось. Грания все еще спала, восстанавливая силы. Гален Садрет расстроенно доложил, что все его попытки переправиться через Идре к Низкой Крепости оказались безуспешны. Он раз за разом не мог определить, где восточный берег, и теперь в досаде оставил затею, боясь, как бы «Вашти» не пропала совсем.
Принц умылся и натянул нижнюю рубаху и штаны из мягкого полотна, а поверх них — кожу и кольчужную броню, решив, что не готов еще воспользоваться тяжелым кованым доспехом, которому многие нынче отдавали предпочтение. Повесил на пояс меч и кинжал. Затем, держа факел и двигаясь осторожно по полутемным коридорам, отыскал дорогу в обеденный зал, где уже сидели Бедир, Рикол и несколько теллеманов, потягивая питье с лекарством Уинетт и обсуждая, что можно сделать, чтобы снять осаду.
Однако в разговоре не прозвучало ни одного толкового предложения. Казалось, Рикол уже перепробовал все. Вылазка за северные ворота оказалась неудачной, они лишь потеряли тридцать человек, таран же продолжал работать, несмотря на сбрасываемые сверху камни. Применение огня все еще предусматривалось лишь как последний отчаянный шаг, пока же защитники крепости не могли сказать, причиняют ли хоть какой-то ущерб варварам выстрелы их баллист. Только тьма и тьма. Все застыло на мертвой точке. В крепости ждали пробуждения Гранин.
Кедрин занял место напротив отца, пробормотав слово благодарности слуге с запавшими глазами, который наполнил глиняную кружку и поставил перед принцем миску дымящейся овсянки. Юноша равнодушно съел несколько ложек, затем обернулся в дальний конец зала, оттуда слышался возбужденный гомон. Услышав его, он не сдержал своего любопытства.
Сквозь тени, которые не могли полностью развеять ни жаровни, ни факелы, Кедрин увидел приближающуюся Гранию и внимательную Уинетт сбоку от нее. Маленькое лицо пожилой женщины стало еще более худым, но румянец уже вернулся на ее щеки, а улыбка, которую она послала ему, была гордой и решительной.
Он поднялся, догадываясь, что встают и другие, и предложил сесть обеим женщинам.
— Ты поправилась? — спросил он, радостно улыбаясь.
— Ей лучше, — ответила ему Уинетт с некоторым неодобрением в голосе, — но она еще не вполне здорова.
Грания пренебрежительно фыркнула, наградив улыбкой всех, сидящих за столом.
— Уинетт всегда очень заботлива с подопечными. Она бы оставила меня в постели, хотя меня ждет столько срочной работы.
— Ты не сможешь успешно справиться с работой, пока еще так слаба, — сказала Уинетт.
— Это неотложная работа, дитя мое, — возразила Грания. — Или ты не чувствуешь всюду эту немощь? Не чувствуешь, что наваждение все крепнет? Оно питается тем самым отчаянием, которое само и порождает. А твое лекарство почти на исходе, и надежды пополнить его запасы уже нет. Кроме того, ты поможешь мне в том, что я стану делать.
Уинетт беспомощно вздохнула, не в силах опровергнуть очевидную истину.
— Итак, — продолжала Грания, — я больше не нуждаюсь в заботе моей блистательной Сестры и попытаюсь побороть колдовство Посланца. Дайте мне поесть и принесите выпить чего-нибудь покрепче, чем это.
Слуги поспешили исполнить приказ. Кедрин видел, как она умяла две миски овсянки, в несколько глотков выпила кружку подогретого вина, затем попросила хлеба и фруктов и поглотила их с таким же удовольствием.
— Мне получше, — провозгласила она, когда наелась и тщательно вытерла губы платочком, извлеченным из складок голубого одеяния. — Теперь обсудим, как снять колдовство.
Вслед за этими словами женщина перечислила, что ей нужно. Рикол немедленно послал людей, чтобы быстрее доставили все эти вещи на северную стену, откуда Грания собиралась творить свои чары. Сестра готова была немедленно отправиться туда, но Уинетт настоял на том, чтобы женщина сперва приняла лекарство, а затем заботливо проверила, насколько теплый на ней плащ — Грания позволила это со все убывающим терпением.
Наконец приготовления были закончены, и Рикол, лучше всех знакомый со здешними темными переходами, пошел впереди. Сверху на стене стояла незажженная жаровня, окруженная солдатами, у которых радостное любопытство пересилило страх перед валунами, вылетающими из тьмы. Грания просияла при виде их и сказала:
— Оставайтесь на постах, друзья, скоро для вас найдется работенка.
И они нехотя отступили в черноту.
Уинетт достала из-под плаща небольшую сумочку и передала Грании несколько пучков трав, который та рассыпала по холодным угольям, что-то неразборчиво бормоча. Наконец, довольная, она попросила кремень и высекла несколько искр над лежащим в жаровне трутом. В основании железной чаши затлел тусклый огонь, медленно поднимавшийся и разгоравшийся, пока крохотные огненные язычки не прыгнули наверх — к тому предмету, что она разместила поверху.
— Дай свою руку, дитя мое, — попросила Грания Уинетт. — И ты, Кедрин, тоже.
Для него эта просьба была полной неожиданностью. Он снял перчатку и взял в пальцы протянутую ему крохотную теплую ладошку. Уинетт взяла другую, и все трое встали, обратившись лицом к неведомому врагу за стеной. Принц внезапно ощутил дремоту, такую, какая обычно переходит в крепкий сон. Но он не уснул, потому что тут же почувствовал резкую прохладу, бодрящую и поднимающую дух. Это походило на чувство, охватившее его, когда он вызывал Хаттима, но было куда сильнее и ярче — словно он через руки Сестер слился с ними обеими, и все они, только что бывшие отдельными существами, стали вдруг одним целым с единой великой целью, огромной и несокрушимой волей. Кедрин увидел, что угли в жаровне разгорелись ярче, от них поднимается белый дым, неся нежный аромат, вызвавший мысль о летних лугах, ручьях, запахе волос Уинетт. Следя, как поднимается этот дымок, он думал о жаворонках, парящих в ясном синем небе, о мечущейся в хрустальных водах рыбе. И вдруг понял, что видит это наяву — будто тьма отпрянула от жаровни, юноша слышал, как голос Грании произносит слова, которых он не понимал: все громче и громче, по мере того, как мгла вокруг продолжала рассеиваться. Прилив сил захлестнул его, внезапно к юноше явилась полнейшая уверенность в себе — подобная той, с которой он вышел на арену против Хаттима, но во много раз сильнее, и он уже не ощущал никакого сопротивления. Кедрин больше не замечал рядом ни отца, ни Рикола, пока не услышал, как ахнул отец:
