— Я подумаю, — пообещала Уинетт. — А теперь пора возвращаться. У меня еще много дел. Пойдем, я посмотрю, что у меня получилось.
Кедрин почувствовал, как она поднимается. Ноги внезапно стали непослушными. Пальцы Уинетт скользнули в его ладонь, и юноша ощутил прилив благодарности. Рука об руку они зашагали по квадратным плиткам садовой дорожки ко входу в больницу.
Уинетт провела его в каморку, где Сестры хранили всевозможные артефакты и травы, и усадила на низкую скамейку. До Кедрина доносились таинственные звуки, сопровождающие ее приготовления, в воздухе витал запах снадобий. Наконец она шепнула что-то предупреждающее. Прохладные пальцы Уинетт коснулись его висков, затем Кедрин почувствовал, как лезвие, просовываясь под повязку, натягивает ткань. Раздался слабый шелестящий звук стали, трущейся о шелк, и юноша непроизвольно открыл глаза. Однако он по прежнему видел лишь темноту — непроглядную темноту, которая стояла у него перед глазами с тех пор, как его поразил заколдованный клинок. Он поморгал, но ничего не изменилось.
— Что ты видишь? — спросила Уинетт.
— Ничего.
Он ощутил тепло и запах горящего воска у самого лица.
— Свеча. Я чувствую огонь. Но вижу только черноту.
Уинетт издала легкий возглас досады, и свеча исчезла.
— Наклони голову, — попросила она, — и держи глаза раскрытыми.
Он повиновался и почувствовал прикосновение мягких пальцев к своей щеке, а затем по его лицу что-то потекло. Кедрин поборол желание моргнуть. Жидкость попадала под веки и лилась по щекам, словно слезы. Руки Уинетт запрокинули его голову назад, ладони покрыли виски и щеки, пальцы нежно массировали кожу вокруг глаз.
Кедрин вздохнул, стараясь не наклонять голову… и тут из темноты проступил размытый силуэт окна. Образ был бесцветным: он знал, что рама должна быть белой, но видел лишь слабо светящееся серое пятно, воспроизводящее очертания проема. Казалось, он смотрит сквозь туман. Стекло походило на кусок льда в окружении чего-то темно-серого и непрозрачного.
— Что такое? — взволнованно спросила Уинетт и сделала шаг в сторону. При этом она невольно убрала руки, и образ исчез. Кедрин вздохнул.
— Мне почудилось, я видел окно, — он тряхнул головой и горько усмехнулся. — Похоже, просто воспоминание.
— Опиши, что ты видел.
— Небо и в самом деле темное, — задумчиво проговорила она, выслушав юношу. — Может быть, зрение возвращается?
Кедрин недоверчиво фыркнул. Он боялся позволить себе надеяться — и при этом почти до боли жаждал, чтобы она оказалась права.
— Смотри внимательно.
Он наморщился и свел брови, но ничего не увидел.
— Подожди, — она встала сзади, снова положила ладони ему на виски и начала легко массировать его лицо.
— А теперь? Что-нибудь появилось?
Кедрин уставился в темноту, желая, чтобы она рассеялась. Здесь должно быть окно. Он ясно видел его в воображении, но не глазами. Через некоторое время он вздохнул:
— Ничего.
— Есть надежда, — не соглашалась Уинетт.
— Слепая надежда, — поправил он.
— Ты не должен сдаваться.
Ее руки исчезли. Прислушиваясь к легкому шороху ее платья, Кедрин пытался представить, как она ходит по комнате.
— Возможно, мои травы все-таки действуют.
Кедрин пожал плечами. Надежда мелькнула лишь на миг и растаяла, и он снова пал духом. Его одолевали мрачные мысли. Пока Уинетт накладывала ему на глаза ватные тампоны, он молчал. Мазь, которой была пропитана вата, слегка пощипывала кожу. Затем Сестра наложила свежую повязку и пригладила волосы.
— Мы попробуем еще раз, — твердо произнесла она. — Столько раз, сколько потребуется — пока к тебе не вернется зрение.
Кедрин печально кивнул. По крайней мере, она будет рядом. Это уже утешало.
— Ты не должен терять надежду, — повторила Уинетт. — Если я не смогу добиться успеха, в Эстреване найдут способ тебе помочь. Ты должен в это верить.
Кедрин снова кивнул. Интересно, сколько же еще ждать? Сколько еще он будет оставаться беспомощным калекой? Если окажется, что Эстреван — это последняя надежда, ожидание продлится несколько месяцев. Он сможет отправиться в путь не раньше, чем здесь будут улажены все вопросы. Спокойствие, которое недавно наполняло его, исчезло без следа. Он собрал всю силу воли, чтобы не застонать от невыносимой муки. Как ни утешала его Уинетт, он чувствовал, что слезы подступают к глазам. Как бы ему хотелось прижать ее к себе, выплакать свою боль… и вот так, держа ее в объятиях, обрести мир.
Но он был родом из Тамура. Поэтому он лишь кивнул и сказал:
— Конечно.
Уинетт услышала все страдание, которое стояло за этим коротким ответом. В ней тоже происходила мучительная борьба. Ее одолевало искушение преодолеть то небольшое расстояние, которое их разделяло, опустить руки ему на плечи и прошептать слова утешения. Странная мысль на мгновение промелькнула у нее в голове. На что это может быть похоже — стоять рядом с ним, крепко прижимаясь к его широким плечам, ощущать его объятия… На что могут быть похожи прикосновения, которых он, несомненно, так жаждет? Но она тут же отогнала эту мысль. Она дала обет Эстревану, посвятила себя служению Кирье. Обет безбрачия — цена ее способностей. Если она нарушит его, то лишится своего дара. И когда вошел Бедир, Уинетт была готова обратиться к правителю Тамура со словами благодарности.
Бедир Кэйтин остановился в дверях и вопросительно поглядел на сына и Сестру. Настоящий воин… неужели Кедрину никогда таким не стать? Кожаные штаны заправлены в высокие сапоги для верховой езды, простую куртку на левой груди украшало изображение сжатого кулака — герба его королевства, под ней виднелась полотняная рубаха. На левом бедре висел меч, которым можно было работать как одной рукой, так и двумя, на правом — длинный кинжал, излюбленное оружие тамурцев. Кожаная лента, повязанная вокруг головы, не давала густым темным волосам падать на лицо. Облик и движения, исполненные достоинства, суровая красота… Конечно, его сын когда-нибудь будет таким же. Если Посланец не восторжествует. Тогда Кедрин останется слепым, подумала она, глядя, как в карих глазах Бедира темнеет беспокойство.
— Есть успехи? — спросил он.
Прежде, чем Уинетт успела раскрыть рот, Кедрин ответил:
— Нет.
Он поднялся на ноги, едва не опрокинув скамейку, и ощупью направился к двери. Отец протянул ему руку, и Кедрин остановился, словно наткнулся на преграду.
— Благодарю Вас, Сестра Уинетт. Пожалуйста, простите мою грубость.
Уинетт наблюдала, как Бедир уводит его, и в ее глазах стояли слезы.
Чувствуя его состояние, Бедир не стал задавать вопросов. Вместо этого он принялся пересказывать разговор с Тепшеном. Армию пора было готовить к переговорам. Браннок уже покинул крепость, чтобы передать послание вождям варваров.
