— Я доволен, — отозвался Хаттим. — Я ужасно доволен.
Что-то странное почудилось Кедрину в тоне галичанина. А может быть, и вправду почудилось? Он не видел лица собеседника — а выражение лица сказало бы о многом. Возможно, Хаттиму просто наскучило грубое гостеприимство Высокой Крепости… или здешние холода. Поэтому ему так не терпится уехать домой. Или… было что-то еще?
Вода звучно булькнула, плеснув о края бассейна, потом потекла по каменным плитам, и Кедрин понял, что Хаттим выходит.
— Мы еще встретимся, — пообещал правитель Усть-Галича. — А до тех пор — прощай.
Кедрин прислушался к шлепанью мокрых босых ног. Где-то хлопнула дверь.
— Ушел? — тихо спросил Кедрин.
— Да, — подтвердил Тепшен. — Решил не задерживаться.
— Что за человек… — пробормотал Кедрин.
Кьо фыркнул. Этот звук передавал его мнение лучше всяких слов.
— Ничего, — Кедрин вздохнул. — Недолго осталось терпеть.
— Конечно.
В тоне Тепшена было что-то загадочное.
— Что такое? Что ты увидел?
— А разве ты не слышал?
— Его голос…
Кедрин замолчал. Он искал имя тому, что услышал в голосе Сетийяна.
— Он звучал… как-то по-другому.
— В его глазах была ненависть, — отчеканил кьо. — Он старался ее скрыть, но она была.
— Ко мне? — Кедрин передернул плечами, и по воде пошла рябь. — Я думал, все давно в прошлом.
— Не обязательно ненависть. Например, зависть… Я знаю одно: этот человек — твой враг. Будь осторожен.
— Что он может сделать? Утром он отправится на юг, а мы… мы скоро вернемся в Твердыню Кэйтина. Между нами будут Гадризелы и Кормильская Пустыня.
— Даже если так…
Кедрин почувствовал, как за грудиной скапливается тягучая боль, но решил об этом не думать.
— Даже если так, — твердо повторил он, — мне незачем думать про Хаттима. А теперь… не поможешь мне вылезти? По-моему, я уже размок.
Он встал, и рука Тепшена тут же твердо легла ему на плечо. Кьо подвел его к каменной лестнице, ведущей из бассейна. Потом они стояли под каскадом воды, проведенной из того же источника, который питал бассейн — такой холодной, что сбивалось дыхание. Ее ледяные струи, хлещущие по разгоряченной коже, вызывали ощущение на грани боли, но придавали бодрость и силу. Наконец юноша, дрожа, взял полотенце, протянутое ему Тепшеном, и принялся растираться, согревая задубевшую кожу. Посвежевший и бодрый, он оделся и направился к Уинетт.
И не нашел ее.
Ибо в этот момент Сестра находилась в личных покоях Государя. Не скрывая смятения, она слушала Бедира Кэйтина. Ее глаза, синие, как васильки в конце лета, вглядывались то в строгое лицо правителя Тамура, который взирал на нее почти с мольбой, то в мягкие черты своего отца, то встречались с безмятежным взглядом Сестры Бетани. Теперь, когда Сестра Галина навсегда покинула их, удалившись в пределы Госпожи, Бетани возглавила Училище Сестер в Андуреле.
— Я прошу Вас ради Кедрина: хотя бы подумайте об этом, — промолвил Бедир.
— Ты просишь меня предать обет безбрачия? — Уинетт стиснула руки, ее загорелые щеки залил румянец.
— Разве такое возможно? — тихо спросила Бетани.
— Да, я нахожу Кедрина привлекательным, — Уинетт покраснела еще гуще. — Он почти что признался мне в любви. Но… это безнадежно, Сестра. Я дала обет Госпоже, — и не нарушу клятву.
— Верность обету — дело доброй воли, — проговорила Бетани. — Или ты хочешь сказать, что злоупотребила своей силой? Я в это просто не верю. Каков бы ни был твой путь — если он выбран добровольно, не может быть и речи об отступничестве.
— А если это искушение? И потом… какую боль я буду причинять Кедрину? Он и так слишком долго страдал из-за меня.
— Он будет страдать, если Вы останетесь здесь, — произнес Бедир.
— Поверьте, недолго. Отправиться с ним в Эстреван — все равно что обречь его на долгую пытку.
— Ваше присутствие — это утешение, а не источник страданий, — покачал головой правитель Тамура. — Из-за слепоты он на грани отчаяния. Если Вы согласитесь, он воспрянет духом. Поймите, я Вас не принуждаю… но, если можно, вспомните об этом, когда будете принимать решение.
— Дело не только в этом, — промолвила Бетани. — Вспомни: Кедрин — Избранный, чье рождение предсказано Писанием Аларии.
— Я это знаю, — подтвердила Уинетт. — Но при чем здесь я?
— Только Кедрин — и, скорее всего, никто другой, — сможет разрушить замысел Эшера, — медленно проговорила Старшая Сестра. — Мы пришли к выводу, что Посланец все еще жив. Судя по всем рассказам, он бежал во владения своего Господина, когда увидел, что Орда терпит поражение. Пока жив Посланец, Королевства в опасности. Что он задумал — неизвестно. Писание лишь указывает, что только Избранный в силах бросить ему вызов и победить. Сейчас в опасности сам Кедрин. Ему угрожает могучий противник, имя которому — отчаяние. Мы не могли предвидеть, что чары Посланца лишат его зрения. Но благодаря этому Эшер получил огромное преимущество. И Бедир прав: слепота лишает Кедрина сил.
— Я не могу вернуть ему зрение, — перебила Уинетт. — Я пыталась! Я сделала все, что могла… но моих способностей и знаний недостаточно!
— Возможно, — мягко возразил Бедир. — но Вы можете дать ему надежду.
— Пустую надежду? Неужели Госпоже угодно, чтобы я оскорбляла Кедрина лицемерием?
— Никто этого не требует, — жестко произнесла Сестра Бетани. — Но ты не можешь оспорить очевидного: отчаяние ослабляет его дух. От отчаяния до сомнений — один шаг. Только вера может защитить его от уловок Посланца. И только твое присутствие может вернуть ему надежду. Поэтому я тоже прошу тебя: подумай о просьбе Бедира. Как бы то ни было, последнее слово за тобой, Сестра. Если ты останешься здесь — никто не упрекнет тебя.
— Но он должен понять, что это напрасные надежды! — в голосе Уинетт зазвенела боль. — Я не могу дать ему того, что он хочет… Так какое право я имею давать ему надежду — на то, чего никогда не случится?
— Я не спорю, — согласилась Бетани. — Если ты решишь сопровождать Кедрина, между вами не должно быть недомолвок. Пусть Кедрин знает, что ты идешь с ним как Служительница Кирье, сопровождающая Избранного. И только по велению своего сердца.
Уинетт горько усмехнулась.
— Поддерживать надежду на невозможное?
— Самое большее, что ты можешь — это сказать ему правду, — ответила Старшая Сестра. — Во что он поверит — это его дело.
— Значит, его надежды будут разбиты, как только мы прибудем в Эстреван, — вздохнула Уинетт. — Ты считаешь, это милосердно?
— До тех пор надежда будет с ним, — твердо промолвила Бетани, — а значит, отчаянию не будет места.
