— Подойди ближе, — приказал правитель, — и сними эту старую тряпку.
Эллебрига надула губы — это прозвучало почти оскорбительно — но не рискнула испортить улыбку и повиновалась.
Хаттим покрутил пальцем в воздухе. Она подняла руки и медленно повернулась, незаметным движением вынув из прически гребень — так, чтобы волосы свободно заструились по плечам. Звук одобрительной усмешки вернул ей уверенность.
— Сойдешь, — проговорил южанин. Голос у него был по-прежнему хриплым, но, похоже, уже не от вина.
— Благодарю тебя, господин мой, — пробормотала Эллебрига. — Я рада, что тебе понравилась.
— Тебе оказана честь, — поправил ее Хаттим. — Если ты и в остальном мне понравишься, этим дело не ограничится.
— Господин мой… — она улыбнулась и с наигранной томностью шагнула к кровати.
Хаттим отбросил простыни. Кожа у него была нежная и не тронута загаром, а мягкость расслабленных мышц, как и черт лица, говорила отнюдь не о твердом характере. Неважно, он — властитель Усть-Галича, и от этой ночи зависит все ее будущее. Она скользнула к нему и, устроившись рядом, потянулась к нему опытными руками и с жарким вздохом открыла ему уста.
Хаттим остался доволен выбором Селеруны.
В скором времени, убаюканный ее ласками и вином, он уснул. Эллебрига лежала рядом, ощупывала оставленные им синяки и думала о завтрашнем дне. Правитель Усть-Галича был неутомимым любовником и имел вкус к боли. У таких обычно неуемные аппетиты. Будет нехорошо, если он проснется и обнаружит ее спящей, так что надо быть готовой к продолжению. Доставить ему приятное всеми способами — а когда настанет рассвет, попросить об одном: отвезти ее по реке на юг, в Андурел… или, если он захочет — в Усть-Галич. Говорят, Тессорил — столица этого королевства — место изобилия и роскоши… а южные господа содержат гаремы.
Погрузившись в приятные размышления, она почти задремала, но по-прежнему ловила каждый звук, чтобы не пропустить момента, когда правитель проснется. И тут ее внимание привлекла куча одежды, беспорядочно сваленной на полу у стены. Там что-то шевелилось.
Эллебрига приподняла голову. Одежда лежала неподвижно, однако по ней беспорядочно ползали блики света. Неровное красноватое мерцание сопровождалось чуть слышным шорохом — такой звук издает пламя в камине или только что зажженный факел. Комната тонула в темноте. Светильник погас, ставни не пропускали лунный свет… а сияние в углу уже ясно различалось и усиливалось на глазах. По полу поползли тени; они тянулись к кровати, как живые. Эллебрига обернулась. Хаттим по-прежнему спал крепким сном, и она растерялась. Что делать? Может, это одежда загорелась? Но как это могло случиться? Может быть, он по невнимательности швырнул одежду на светильник? Ткань тлела, пока они занимались любовью, а теперь загорелась… Девушка втянула воздух и поморщилась: ей в ноздри неожиданно ударил запах серы, резкий и отвратительный, точно от кучи нечистот. Она откинула край покрывала и выскользнула из постели, стараясь ступать тихо, чтобы украшения не звенели. Хаттим так и не проснулся. Запах серы стал удушливым, по коже пробежал озноб — то ли от сквозняка, то ли от дурного предчувствия. Очень осторожно она протянула руку и потянула за торчащий край какого-то одеяния.
И сейчас же отскочила, раскрыв рот в крике. Над кучей одежды взвился огонь, и волна раскаленного воздуха опалила ей брови. Нерожденный крик застрял в горле, челюсти и горло свело судорогой, глаза готовы были выскочить из орбит. Руки поднялись, заслоняя лицо, и застыли. Она перестала чувствовать жар, по коже потекли ледяные струйки пота. Теперь свечение исчезло, а неприятный запах стал слабее. Но то, что предстало ее глазам, было бесконечно хуже — потому что оно просто не имело права здесь находиться. Не должно… И все же — оно было здесь, источая зло, которое угрожало разрушить ее тело и разум.
Это было похоже на человека — но только похоже. Человеческое тело со странными, искаженными пропорциями… в отупевшем мозгу Эллебриги мелькнуло сравнение с хищным насекомым. Плечи сгорбились, руки торчали под неправдоподобным углом, пальцы оканчивались когтями — и эти тощие когтистые лапы тянулись к ней. Торс напоминал перевернутый треугольник, с невероятно тонкой талией, что усиливало сходство с насекомым. Пышная грива волос казалась наклеенной на череп и имела цвет грязного снега или золы. Но меньше всего человеческого было в лице этой жуткой твари. Оно напоминало личину жука-богомола. Широкий лоб, глубоко посаженные глаза, горевшие адским огнем, как будто в глазницах сидели пылающие угли. Ноздри были всего лишь щелочками в кости, безгубый рот растянулся, и эта улыбка не обещала ничего хорошего.
Ужас парализовал Эллебригу. Дрожа с головы до ног, она стояла, не способная издать ни звука. Тем временем неестественно длинные ноги сделали шаг в ее сторону. Существо изменялось на глазах. Человек? Насекомое? Демон? Она была не в состоянии даже думать.
Она поняла это лишь тогда, когда когтистые пальцы ухватили ее за подбородок, заставляя запрокинуть голову. Теперь ей пришлось смотреть прямо в пылающие провалы его глаз. Она не кричала — но уже не потому, что не могла. Все желания и мысли исчезли. Безвольная, она смотрела, как жуткое лицо существа склоняется над ней. Последнее, что она успела — это подумать, что теперь никогда не увидит Андурел. Безгубый рот коснулся ее губ и накрыл их в кощунственной пародии на поцелуй. Она не могла шевельнуться, не могла издать ни единого звука. Чудовищное лобзание высасывало из нее жизнь — и нечто большее. Потом тварь выпустила обмякшее тело, и оно упало на пол. Рот растянулся в зловещей улыбке и голос, похожий на шорох змеиного тела, прошептал:
— Я — Тоз.
* * *
Колдун стоял над высохшим телом, смакуя восхитительную субстанцию, которая только что наполнила его силой. Мощь возвращалась к нему. Здесь не было никаких защитных чар, преграждающих путь таким, как он. Не было ни одной из этих женщин в голубых платьях — он бы почувствовал их присутствие. Здесь был только избранный им слуга, храпящий в пьяном сне на смятой постели.
Он одним шагом пересек комнату и навис над Хаттимом Сетийяном, глядя сверху вниз на распростертого перед ним человека. Как удобно видеть мир только двумя глазами! Он долгим взглядом изучал лицо галичанина, потом отверстие его рта дернулось и вновь приоткрылось в жуткой пародии на улыбку.
Тоз наклонился, опираясь коленями о кровать, и прикрыл ладонью рот Хаттима.
Правитель Усть-Галича хрюкнул и перевернулся на спину. Его губы под ладонью колдуна вяло шевельнулись:
— Пока еще нет, девочка. Я скажу, когда буду готов.
— Мой господин, — тихо и насмешливо отозвался колдун, его голос был холоднее северного снега. — Я к твоим услугам… сейчас.
— Проклятье, — Хаттим дернулся, пытаясь отвернуться. — Оставь меня в покое.
На его губы по-прежнему что-то давило. Сделав над собой усилие, галичанин открыл глаза. Через миг сон и хмель развеялись без следа. Правитель с отвращением и ужасом уставился на чудовище, которое нависало над ним, потом попытался закричать, но Тоз прижал ладонь плотнее. Задыхаясь, Хаттим вцепился в запястье мерзкой твари.
