— Да, — кивнул Хаттим.
— Риск невелик, — чуть мягче объяснил Тоз. — Ты прикажешь, чтобы тебя оставили одного с Сестрой. Когда все будет сделано, я… позабочусь, чтобы никто ничего не заподозрил.
Хаттим снова кивнул и наполнил кубок, хотя на этот раз он изменил галичскому вину в пользу эвшана.
— Не увлекайся хмельным, — предостерег чародей. — Мне нужна твоя голова… да и твоей невесте это не понравится.
Правитель криво улыбнулся. Но перед глазами уже стоял образ Эшривели — такой, какой Тоз показал ее той ночью в Нируэне, непреодолимо чувственной и желанной. Этот видение и все, что оно обещало, пьянило сильнее, чем эвшан. Чувствуя, как кружится голова, правитель Усть-Галича отставил кубок.
— Иди спать, — приказал колдун. — Я хочу, чтобы завтра ты выглядел как можно лучше. Ты встретишься с принцессой.
Проклятье! Это отродье Эшера говорит с ним так, словно он, правитель Усть-Галича, — просто кукла в его руках! Кукла, которую можно нарядить во что угодно, распоряжаться ею как заблагорассудится!.. Галичанин почувствовал, как в нем зашевелилось возмущение. Но жажда обещанной награды заставила умолкнуть раненую гордость… а еще сильнее был страх — страх перед гневом и могуществом колдуна. Склонив голову, Хаттим направился в спальню.
Он сомневался, что сможет уснуть, и некоторое время беспокойно ворочался. Одного упоминания об Эшривели было достаточно, чтобы разбудить самые пламенные мечтания.
…Возлюбленная моя,
позволь солнцу моей страны
светить над тобой.
Золотой виноград твоих губ
вызревает под его теплом,
сок его, пьяный в гроздях,
слаще вин, молодых и старых,
возлюбленная моя.
Волосы твои — драгоценный плащ,
лучше всяких нарядов.
Не спасайся под грубой тканью
от золотого солнца,
возлюбленная моя.
Стан твой — течение Идре,
кожа не тронута загаром.
Сдай мне две крепости у ее истоков,
я зажгу на их башнях сигнальные огни,
Возлюбленная моя.
Твои бедра — Усть-Идре и Вортигерн,
сдай мне город в излучине,
твой город с рубиновыми воротами…
Но вскоре накатила слабость, хотя голова еще оставалась ясной. Похоже, опять Тоз со своими колдовскими шуточками… Это была последняя отчетливая мысль. Хаттим провалился в глубокий сон без сновидений.
Проснувшись, он обнаружил, что в окна бьет ослепительный свет. Воздух в комнате казался раскаленным — не столько от солнечных лучей, сколько от очага, который горел всю ночь. Хаттим встал, натянул длинную рубаху, и шелковистая ткань тут же прилипла к коже. Умывальник возле постели оказался полным, и Хаттим с удовольствием плеснул в лицо холодной водой.
Тоз по-прежнему стоял у очага в соседнем покое. Казалось, Посланец не шевельнулся в течение всей ночи — Хаттим очень хорошо запомнил его позу и мог поклясться, что она осталась прежней. Он даже не отодвинулся от огня. Любой человек, наверно, давно покрылся бы угольками.
— Пора, — объявил Тоз. Голод, еще миг назад сжимавший желудок Хаттима, бесследно исчез. — Позови слуг, и скажи, что тебе нужна Целительница.
— А если они тебя увидят? А Сестра? Уж она-то, конечно, должна заметить…
— Нет, — отрезал Тоз. — Хватит тянуть время! Слушайся меня.
Он произнес это так, что Хаттим почти бегом бросился в прихожую, до смерти перепугав заспанного слугу.
— Приведи владетеля Селеруну, — рявкнул Хаттим, обращаясь в его согнутой в поклоне спине.
Селеруна явился незамедлительно. Похоже, толстяка вытащили из постели. Утреннее платье было натянуто прямо на вышитую ночную рубашку, волосы, обычно завитые и уложенные, торчали в разные стороны. Пухлое лицо выглядело помятым — еще и потому, что толстяк не успел воспользоваться косметикой. Ночные туфли с кисточками не были предназначены для быстрого шага, и даже поклон выглядел не столь торжественным, как обычно.
— Мой господин? — пропыхтел он.
Хаттим знаком приказал ему затворить дверь и убедился, что Тоза нигде не видно.
— Я плохо себя чувствую, — сообщил правитель. — Пусть меня навестит… кто-нибудь из Сестер.
— Сей же момент, — ответил Селеруна. — А завтрак, господин мой? А что сказать королю?
— Сестру, — повторил Хаттим. — Больше никого и ничего. Да, и еще… известишь Дарра, что мне нездоровится, и передашь ему мои извинения. Я хочу побыть один.
— Хорошо, правитель, — Селеруна, кажется, смутился — но повиновался, как всегда, беспрекословно. Он вылетел из покоев весь пунцовый, и Хаттим услышал, как тот семенит по коридору, громко шаркая туфлями.
Едва дверь захлопнулась, он обернулся, но колдуна нигде не было. Ни в прихожей, ни в спальне, ни на балконе — он не заметил даже намека на то, что Тоз где-то прячется. Правитель Усть-Галича почувствовал, что к нему возвращается самообладание… впрочем, остатки эвшана, оставшегося с ночи, не повредят.
Обжигающая жидкость прокатилась в желудок, и по телу разлилось приятное тепло. Может, стоит прилечь? Но это желание, едва возникнув, тут же таинственным образом исчезло. Он должен был дождаться, пока не придет Сестра, и Тоз не проделает все, что задумал. Хаттим вздохнул и принялся за утренний туалет. Привычные действия вызывали у него отвращение. Он переоделся и принялся расчесывать свои длинные волосы. Одна прядь зацепилась за серьгу. Потом он привычно надел браслеты и кольца, выбрав самые скромные. У него еще осталось время, чтобы наполнить чашу эвшаном и осушить ее, прежде чем появилась Сестра.
При виде правителя Сестра Тера смутилась. Галичанин, похожий на тыкву, сообщил, что она должна поторопиться, ибо его господин близок к смерти. По правде сказать, Сестра не испытывала к правителю Усть-Галича теплых чувств. Этот щеголь ее порядком раздражал. Она согласилась осмотреть его, хотя сильно сомневалась, что положение столь серьезно. Скорее уж это речная болезнь, обострившаяся от неумеренного потребления вина. Но он болен, а ее долг — сострадание и помощь.
Правитель встретил ее одетым, хотя без обычного блеска. Несколько мгновений Сестра вглядывалась в его лицо. Похоже, его действительно лихорадит. Глаза галичанина блестели, и он держался так, словно был встревожен или напуган.
Она легко поклонилась.
— Ты нездоров, правитель Хаттим?
— Я… — Хаттим оглядел комнату. — Я… Да, что-то нездоровится.
Да что с ним такое? Глаза бегают, но как только он хочет посмотреть ей в лицо, сразу отводит глаза, словно боится встретиться с ней взглядом. Такое чувство… что в комнате еще кто-то есть. Но слуга ясно дал ей понять, что правитель настаивает на уединении!
— И каковы признаки болезни?
Сестра положила сумку на колени и открыла ее. Похоже, он просто тратит ее время. Найти какое-нибудь простое снадобье…
