— Дрова, — пробормотал Тепшен. — Костер.
— Хвала Госпоже, — шепнула Уинетт.
— Воистину, — эхом отозвался Кедрин. — Хвала Госпоже.
Они свернули с тропы и выехали на обширный склон, поросший кривыми соснами. Каменные стены Лозин больше не преграждали путь ветру, и ночь казалась еще холоднее. Рыхлые сугробы застывшими волнами сбегали по склону туда, где чернело бескрайнее море леса. Здесь Лозины подступали к самому сердцу Белтревана. Тепшен поднял руку. По сигналу кьо Кедрин и Уинетт остановились, и все трое замерли, пристально вглядываясь вдаль.
— Пока ночь, лучше держаться ближе к горам, — объявил кьо. — Потом взойдет солнце, и мы найдем дорогу.
Он пустил коня шагом. Луна еще освещала вершины, но опускалась все ниже. Пора было позаботиться о ночлеге.
Пробираться среди утесов было тяжело. Снег еще не успел слежаться, и лошади вязли в глубоких сугробах. Наконец удалось отыскать одиночную скалу, которая торчала из снега, как клык. У ее подножья образовалось что-то вроде воронки.
Путники остановились с подветренной стороны и спешились. Коней укрыли попонами, чтобы те не замерзли — иначе им грозила опасность пешком пробираться через эту глухомань. Потом Тепшен отправился собирать хворост и дрова. У Кедрина вновь появился повод проклинать свою слепоту. Вместо того, чтобы присоединиться к другу, он вынужден сидеть и праздно ждать, когда кьо бродит по колено в снегу. Кедрин сжал руку Сестры. По крайней мере, надо распаковать седельные сумки и посмотреть, что осталось из съестных припасов.
Осмотр оказался неутешительным. Вяленого мяса и хлеба хватило бы для однодневного перехода, также нашлось немного фруктов. Но для лошадей — ничего. Одеяла были нужнее лошадям, чем всадникам.
Оставалось лишь покрепче прижаться друг к другу. Они сидели, обнявшись, и прислушивались, как откуда-то доносится стук: Тепшен рубил дерево.
— Когда доберемся до леса, будет легче, — проговорил юноша. — Там можно найти укрытие понадежней… и поохотиться. И лошади найдут корм.
Уинетт придвинулась ближе, словно живое тепло тела проникало сквозь толстую одежду. Кедрин обнял ее за плечи. Так близко они были впервые с тех пор, как покинули Высокую Крепость.
— Еще далеко? — облачко пара, сорвавшись с ее губ, коснулось его кожи.
Кедрин взял ее за руку и стал вглядываться в ночь. Луна ярко освещала седые склоны, но оценить расстояние было трудно: снег и темнота искажали перспективу. Ни одна тропка не нарушала мерцающего сияния сугробов. Кедрин подозревал, что за холмами могут скрываться ущелья и сугробы, которые неизбежно замедлят их продвижение.
— Не знаю, — ответил он честно. — Но путь будет нелегкий.
Уинетт издала короткий звук — то ли вздох, то ли смешок:
— Я и не думала, что будет легко. У меня есть одно снадобье. От него становится теплее, но для лошадей оно не подходит… а без них мы пропали.
— Ты права, — согласился Кедрин.
— Но надежда все же есть.
Она произнесла это чуть слышно. Кедрин повернулся и взглянул ей в лицо. Оно светилось такой безусловной верой, что исчезали любые сомнения. Юноша кивнул и обнял ее еще крепче.
— Конечно. Рано сдаваться.
«Пока у меня есть ты». Кедрин был готов сказать это, но вспомнил свое обещание и прикусил язык. Довольно и того, что он может вот так держать ее в объятиях и наслаждаться этим удивительным чувством.
Скрипнул снег, и из-за скалы появился Тепшен, сгибаясь под тяжестью вязанки.
— Разводите костер, — проговорил он, сбрасывая хворост. — Сейчас принесу еще.
Снова пришлось разъединиться. Уинетт достала из седельной сумки трут. Руководствуясь ощущениями и подсказками Сестры, юноша принимал у нее ветки и ломал. Вскоре на пятачке, свободном от снега, вырос крошечный шалашик из сухих сучьев. Когда Тепшен вернулся с новой охапкой дров, костер уже разгорался. Кьо отлучался еще три раза, после чего объявил, что дров достаточно. В костер полетели несколько крупных веток, и скалу до самой вершины озарило яркое пламя. Каменная стена не давала ветру сносить теплый воздух, а вскоре и сама стала нагреваться. Тепшен достал котелок, растопил в нем снег и накрошил мяса, а Уинетт бросила туда щепотку трав. Они ели жадно: ужас и потрясение, пережитые совсем недавно, отняли не меньше сил, чем холод.
Наконец ужин был закончен.
— Одеяла придется оставить лошадям, — произнес кьо. — Но… — он смущенно посмотрел на Сестру: — поскольку мы лишились палаток…
— …Придется спать бок о бок, — закончила за него Уинетт. — Значит, будем согревать друг друга.
— Чтобы выжить, — кивнул Тепшен.
Несмотря на серьезность их положения, Уинетт не удержалась и фыркнула. Лицо уроженца востока сохраняло торжественное и серьезное выражение. Похоже, кьо заботился о соблюдении приличий не меньше, чем о выживании. Неужели он ничего не принимает во внимание — ни то, что им довелось пережить, ни последствия этого кошмара, ни то, что главные испытания еще впереди? Конечно, это не так. Тепшен, как и Кедрин, глубоко переживает гибель воинов Тамура. Но сейчас не время оплакивать тех, кто остался позади. Пока главное — выжить.
— Я не сомневаюсь, что моей чести ничто не грозит, — торжественно произнесла Уинетт. — И уверена: учитывая обстоятельства, Старшая Сестра одобрила бы мои действия.
Кедрин фыркнул. Тепшен сдержанно улыбнулся и улегся поближе к костру. Уинетт взяла Кедрина за руку, а когда он лег, пристроилась между мужчинами. Толстая меховая одежда не пропускала живое тепло. Только дыхание Кедрина согревало ей щеку. Засыпая, Уинетт успела поймать себя на мысли: каково бы это было — проснуться в его объятиях.
В любом случае такое пробуждение было бы более приятным. Уинетт проснулась от того, что не может пошевелиться. Во сне ее спутники, стремясь согреться, прижимались к ней как могли. К тому же всю ночь она пролежала на голом камне, и теперь спина немилосердно ныла. Там, где кожа оставалась открытой, ощущалось жжение, которое граничило с болью. Молодая женщина с трудом разлепила веки — и у нее перехватило дыхание: яркое солнце ударило по глазам. Похоже, Тепшен уже не спал. Едва Уинетт пошевелилась, он встал, отряхнулся и пошел к лошадям. Проголодавшиеся скакуны фыркали и нетерпеливо ржали, требуя внимания. Разбудив Кедрина, Сестра взяла его за руку, чтобы он смог полюбоваться красотой ясного дня. Там, где вчера висел чуть ущербный диск луны, теперь ослепительно сияло солнце. Казалось, оно расплавилось и растеклось по заснеженным холмам. От этого блеска болели и слезились глаза. Маски, защищающие от снежной слепоты, которые дала Ирла, пришлись весьма кстати. Уинетт надела одну из них на Кедрина, другую на себя. Тем временем Тепшен вернул к жизни костер и грел в котелке воду.
Пока они завтракали, солнце поднялось выше, и голубые склоны Лозин засверкали всеми цветами радуги. Птицы, кружившие в сияющей лазури неба, казались черными, как уголь. Несомненно, по эту сторону гор уже воцарилась зима. Воздух был словно наполнен ледяными иголочками, но снегопада не предвиделось. Зато на снегу образовалась плотная корка, и ехать стало куда легче.
