Она облокотилась на стол и сжала талисман в ладонях, вспоминая, чему ее учили в Эстреване. Сейчас ей было необходимо все спокойствие, все самообладание, чтобы разобраться в происходящем.
Эти ритуалы были просты и действенны. Вскоре Уинетт удалось изгнать нежелательные мысли, достигнув чистоты и ясности разума. Теперь она могла сосредоточиться на главном. Она перебрала факты, которыми располагала, обобщила впечатления, изучила и отбросила прежние выводы. Ее разум стал чашей, в которой ингредиенты, соединившись, должны были образовать нечто новое — сияющее, как путеводный огонь, который выведет ее из темного лабиринта.
Допустим, Эйрик говорил ей правду. Тогда у нее есть сильный союзник — тем более ценный, что других, скорее всего, нет и не будет. В этом случае его идея — использовать талисман, чтобы заставить водоем показать подлинные события — достойна доверия. А если он лжет? И это новая уловка, при помощи которой он хочет лишить ее талисмана? И он смеется над ней, верша свой коварный замысел?
Но какова цель этого замысла? Завладеть талисманом? Если это так, значит, он не может отобрать камень силой. Вывод: талисман до какой-то степени защищает ее.
Но в таком случае камень защитит не только ее, но и сам себя, какую бы опасность ни таил в себе водоем. Допустим, талисман неуязвим, а Эйрик обманывает ее — тогда зачем он дал ей подобный совет?
С другой стороны, если Эйрик на ее стороне… тогда талисман поможет ей разобраться во всей этой путанице и узнать что-нибудь о Кедрине.
Можно ли ждать дальше, отказавшись от помощи водоема? Хватит ли ей твердости жить в этом несуразном месте, не зная, что в настоящий момент происходит с Кедрином и что он делает, чтобы ее найти? Похоже, водоем — единственная ниточка, связывающая ее с миром. Сохранять душевное спокойствие становится все труднее. Здесь все слишком странно. Если бы здесь была хотя бы библиотека! Уинетт не представляла, чем себя занять. Прогуливаться по лесу, осматривать странный дворец… Это только вызовет смятение.
Все упирается в один вопрос: лжет Эйрик или говорит правду. Ответа она не могла найти. Открыв глаза — и когда они успели закрыться? — Уинетт огляделась. Потом встала, охваченная внезапным нетерпением, и направилась к двери, сама не зная, куда и зачем идет. Дождь по-прежнему висел в воздухе, точно мокрый серый занавес.
Она решила продолжить осмотр дворца.
Справа от трапезной оказалась дверь, которую Уинетт еще не открывала. Помещение за ней напоминало зал для приемов и увеселений: узорный паркет на полу, натертый до блеска, казалось, ждал танцующих, высоко над входом располагалась галерея для музыкантов. Вдоль стен, отштукатуренных и выкрашенных в желтый цвет, были расставлены столики, рядом с каждым по два стула, а между столами — небольшие скамеечки, вероятно, для тех, кому хочется сидеть поближе друг к другу. Гобелены, изображающие сцены лесной жизни, были подвешены на стенах почти под самыми сводами потолка и свисали до пола. Высокие окна располагались во всех четырех стенах. Разноцветные стекла тускло светились, напоминая о непогоде, которая бушевала снаружи. Свечи в люстрах не горели, и воздух казался застоявшимся, словно этот зал давно не открывали. С облегчением обнаружив, что никаких других дверей в зале нет, Уинетт вышла наружу и направилась к следующей двери.
Эта вела в помещение, облицованное серым камнем. Никакого убранства — голые стены без окон и вход на лестницу у стены напротив. Первый пролет заканчивался площадкой, пустой и узкой, за аркой в дальнем конце лестница снова вела наверх. Охваченная любопытством, Уинетт последовала туда. Теперь ступени поднимались по спирали, словно лестница шла внутри башни. Дверь на второй площадке выходила на галерею танцевального зала. На другом конце галереи была еще одна дверь, но Уинетт не рискнула туда заходить, чтобы не заблудиться в лабиринте помещений, и продолжала подъем.
Лестница казалась бесконечной. Бедра и голени заныли от однообразных движений. Время от времени пролет неожиданно заканчивался площадкой, и Уинетт останавливалась, чтобы выглянуть в окна. Виды, которые открывались ее взору, не вызывали ничего, кроме смущения. Из одних окон виднелись лужайки, хотя, судя по всему, они должны были выходить внутрь здания. Другие открывались во дворик, а некоторые — в зал с галереей, уже знакомые покои или какие-то помещения, в которых Уинетт еще не успела побывать. В конце концов она перестала обращать внимание на окна и сосредоточилась на движении вверх.
Постепенно дыхание начало сбиваться, мышцы одеревенели до боли. Она все шла и шла, с трудом волоча ноги. Похоже, эта проклятая лестница ввинчивалась в небо: можно ползти по ней целую вечность и так и не добраться до конца.
И тут за поворотом показалась дверь из темного дуба, на толстых железных петлях, на уровне пояса висело тяжелое железное кольцо. Уинетт поднялась на круглую площадку без окон и прижалась к серой каменной стене, переводя дух. Ноги дрожали от усталости. Собравшись с силами, Уинетт взялась за кольцо и толкнула дверь.
Дождь ударил ей в лицо. Сила, с которой порыв бури ворвался внутрь, предполагала немалую высоту. Дверь вела на колоннаду, открытую всем ветрам. Мраморный пол, залитый водой, был скользким, колонны тускло поблескивали сквозь пелену дождя. Узкая крыша не защищала от непогоды. Уинетт не сомневалась, что промокнет до нитки, но шагнула вперед и решительно направилась к небольшой беседке под куполом в дальнем конце колоннады. Три ступени поднимались к площадке, окруженной перилами из черного мрамора с позолотой. Дождь слепил глаза. Уинетт отбросила с лица мокрую прядь и огляделась. Перед ней открывалась картина, какой она прежде никогда не видела.
Тусклый свет, льющийся с серого неба вместе с дождем, не позволял оценить расстояние. Или она поднялась выше, чем предполагала? Казалось, беседка ничем не связана с дворцом, темнеющим внизу, и парит в облаках. Приступ головокружения заставил Уинетт схватиться за мраморные перила. Ей показалось, что стоит разжать руки — и ветер подхватит ее и понесет по воздуху. Отступив от края, чтобы не поддаваться безумному искушению, она вгляделась в серую пелену. Внизу расстилались затопленные дождем лужайки. Прорезавшая их широкая дорога, вела к воротам дворца. С одной стороны, там, где чернел угол крыши, она увидела знакомый лес. Ручей, который они с Эйриком переходили, впадал в широкую реку, и дворец стоял в ее широкой излучине. Вода казалась похожей на тусклое серебро. Там, где дорога упиралась в реку, темнел мост. От дальнего берега, исчезая в тумане горизонта, тянулся лес. Нет, леса Белтревана меркли по сравнению с этим безбрежным океаном деревьев. Уинетт не узнавала леса, по которому недавно гуляла. Ничто не нарушало мрачного однообразия этой дикой чащи — ни прогалины, ни протоки. Лишь широкая лента реки отделяла ее от окрестностей дворца. На самом горизонте, в сероватой дымке угадывались очертания могучего горного хребта. Впрочем, ей могло только показаться. Вокруг дворца, насколько хватало глаз, тянулся лес — бескрайний, одинаковый. И никаких признаков жилья — лишь здание, на крыше которого она стояла.
Ее охватило ощущение ужасающей пустоты. Она словно увидела себя со стороны — одинокая фигурка, затерявшаяся в этом беспредельном зеленом море, пропитанном дождем. Никогда еще Уинетт не чувствовала себя такой беспомощной и беззащитной. Слезы текли по ее щекам, смешиваясь с дождем, и она вытерла лицо. Ветер взметнул ее волосы, по коже пробежал озноб, хотя воздух был теплым. Как ни странно, это вернуло ее к действительности. Решено: ей нужно знать правду о Кедрине — и она узнает ее, снова воспользовавшись водоемом.
