Современная повесть-сказка без волшебства, но с
приключениями
Пролог
Даже в час пик на Невском проспекте в самой яркой, самой
живописной толпе вы, конечно, заметите моего героя. Казалось бы, вполне обычный
мальчик, в скромном джинсовом костюме, рослый, крепкий, румяный мальчик, каких
сейчас тысячи; подросток на грани юношества, скромный и спокойный мальчик, но
чем-то он, безусловно, остановит ваш взгляд, и вы даже несколько секунд будете
смотреть ему вслед.
Походкой ли, глазами ли, взметнувшейся ли под порывом
невского ветра шевелюрой, какой либо мимолетностью, но мальчик этот напомнит
вам что-то таинственное и сокровенное из вашей собственной жизни, что-то, чего
вы сами, возможно, никогда и не пережили, но о чем, может быть, вы читали, или
мечтали, или то, что вы видели во сне, — словом, вы сразу поймете, что
мимо вас прошел герой приключенческой книги.
Полное имя этого мальчика — Геннадий Эдуардович
Стратофонтов.
Глава 1
в которой зарождается новая повесть со старыми героями
Была белая ночь жаркого зрелого июня, такая традиционно
прекрасная, такая белая, пустынная, такая… ах, такая… когда я, автор этой
книги, приехал в Ленинград на автомобиле. Усталый после семисоткилометровой
дороги, я медленно катил по улицам любимого города, где когда-то с жаром
проводил свою юность. Почти каждый мост, почти каждый перекресток здесь
напоминал мне что-нибудь: иногда хорошее, иногда не очень, иногда какое-то
чрезвычайно важное событие, которое теперь не стоило ни гроша, иногда какую-нибудь
ерунду, которая теперь, спустя столько лет, очень волновала.
Приближалась полночь. Улицы были почти пусты. Редко проезжал
освещенный троллейбус с двумя-тремя читателями вечерних газет, иногда такси,
иногда машины с европейскими номерами. Почти все светофоры были уже переведены
на желтое мигание, и я без остановок докатил до Центрального телеграфа, что на
улице Герцена рядом с аркой Главного штаба. Здесь мне надо было остановиться и
позвонить в Москву близким людям, сообщить о благополучном прибытии.
Какое, право, замечательное достояние цивилизации —
междугородний кабельный телефон! Да, безусловно, это замечательное достижение,
которое приносит людям только пользу, соединяет души через огромные
пространства и не загрязняет окружающую среду.
Опускаешь кучку монет в узкую щель, отщелкиваешь одним
пальцем единичку, потом набираешь номер (другого города!) —
щелк-щелк! — и вот уже близкие люди слышат твой голос через семьсот
километров, и слышимость по ночам великолепная.
— Ну как там ночь? — спросили близкие люди. —
Действительно, белая?
— Белая, — сказал я. — Фантастическая
пустынность светлых улиц.
— Я тебе завидую, — сказали близкие люди. —
Какой ты всегда хитрый! Вечно выбираешь себе что-нибудь получше.
— Завидуй, завидуй, — подразнил я близких людей. —
Поклацай зубами от зависти.
Близкие люди начали клацать зубами и клацали долго,
самозабвенно и совсем мне уже не отвечали. К счастью, монеты кончились и
автомат погас.
Вот еще одно из замечательнейших качеств современного
междугородного телефона: одна пятнадцатикопеечная монета включает его не более
чем на тридцать секунд. Особенно-то при таких условиях зубами не поклацаешь.
Я прошел по гулкому кафелю Центрального телеграфа, бормоча
себе под нос одну из песенок Гершвина. Почему-то всегда после таких разговоров
хочется погудеть себе под нос что-нибудь из Гершвина.
Я вышел на ночную улицу и не узнал ее. Пустынная еще
четверть часа назад, она была сейчас забита молодежью. Вы знаете, конечно, что
такое «катафоты», эти краски, отражающие свет? В прозрачных сумерках, словно
катафоты, светились ярчайшие и широчайшие брюки современной молодежи —
лимонные, голубые, пунцовые… Установившаяся в последние годы прелестная свобода
в одежде придает всей жизни какой-то оттенок карнавальности: здесь же передо
мной был не оттенок, а самый настоящий карнавал, только без масок. Я не
понимал, откуда все это взялось, в чем смысл происходящего, и все казалось мне
таинственным: взгляды, улыбки, обрывки фраз, обрывки музыки из бесчисленных
транзисторов, гитарные ритмы… Все это напоминало какой-то зурбаганский
карнавал, да и маски, пожалуй, я находил на всех лицах, окружавших меня, маски
веселой таинственности.
Пробираясь к машине, я увидел, что и Невский заполнен
молодежью, бегущей толпой возбужденной и красивой молодежи. По проезжей части
Невского медленно текла бесконечная лента автомобилей, и их габаритные огни,
светящиеся в светлоте белой ночи, тоже казались таинственными. Таинственные
карнавальные огни, скользящие в толпе. Все двигалось к Неве.
На Исаакиевской площади толпа стала еще гуще. Я медленно
полз за «Волгой М-24», а за мной тащился, раскрыв недоумевающие хрустальные
глаза, «Мерседес-350». Честно говоря, я совсем не отдавал себе отчета, куда я
еду, просто подчинялся общему движению. Стопа моей правой ноги скрючилась и руки
одеревенели от долгой езды, но я как будто бы даже забыл о ночлеге, о пустой
квартире ленинградского друга, которая меня дожидалась.
В небо поднялись и повисли несколько ракет. Чем ближе мы
продвигались к реке, тем отчетливей пахло горящей смолой. Иной раз даже
казалось, что слышишь треск многочисленных факелов. Так трещали они, должно
быть, и на форуме в Древнем Риме. На куполе Исаакия, словно крыло ангела,
лежала серебряная тень неба.
— Проезд на площадь Декабристов закрыт! — гулко
говорил сквозь александровскую листву чей-то усиленный голос. — Проезд
закрыт! Поворот налево! Всем поворот налево!
Вчера, вчера
Моя тревога улетела вдаль!
Вчера, вчера
Любовь ушла, и мне ее не жаль!
Песенка неслась из кармана какого-то субъекта, который в
этой толпе умудрялся прогуливать своего пуделя. Субъект и пудель оба были
замшелыми, какими-то потертыми, но очень гордыми. Они словно бы внимания не
обращали на происходящее вокруг.
