— Кого-с?
— Это он! — вскричал Четвёркин. — Питирим,
открой! Это я, Юрий Игнатьевич Четвёркин, который покупал у тебя американскую
радиальную пружину «зан-тар»!
Два глаза смотрели на пришельцев сквозь дверь: один сверху в
увеличительное стеклышко — человечий, другой снизу в замочную
скважину — собачий. Разницы, по сути дела, не было никакой. Слышалось
сдавленное рычание.
— Проходимцы, проходите прочь! — послышалось из-за
двери.
— Товарищ Кукк-Ушкин! — взволнованно заговорил
Гена. — Дело чрезвычайной гуманистической важности. Из глубин мирового
эфира пришел сигнал SOS. Мы не проходимцы. Я пионер Геннадий Стратофонтов,
потомок известного путешественника.
— Ха-ха, — послышалось из-за двери. — Семя
Стратофонтовых вымерло еще до семнадцатого, а Четвёркин, ха-ха, испарился в
местах арктических и пустынных. Ха-ха!
— Что за вздор! — воскликнули друзья.
— Ввв-ззз-доррр! — рявкнуло из-за двери.
— Питирим Филимонович, и вы, Онегро, вглядитесь! —
умоляюще сказал Четвёркин. — Неужели вы меня не узнаете?
— Сокола Четвёркина вижу парящим в небе, а в вас,
пожилой проходимец, не нахожу даже отдаленного сходства, — проскрежетало и
прорычало из-за двери. — Уходите, не мешайте процессу, а то в милицию
позвоню.
Юрий Игнатьевич безнадежно махнул рукой и отвернулся с явно
обескураженным видом. Вряд ли кому-нибудь понравится, если в нем не узнают
прежнего сокола и назовут пожилым проходимцем. Однако Гена ободряюще подпихнул
старшего товарища локотком и заговорил вдруг совершена неожиданным и
несвойственным ему голосом маленького хитреца и проныры:
— Вы нас не поняли, сэр. Мы к вам не на чашку чая, сэр.
Воспоминания о прошлом не входят в наши привычки, сэр. Радиальная пружина
«зан-тар» не будет предметом разговора, сэр. Мы просто хотим у вас кое-что
купить, сэр.
В ответ на эту хитроумную, достойную Одиссея, тираду
неожиданно последовало благожелательное молчание. То ли обращение «сэр»
пришлось по душе Кукк-Ушкину, то ли слово «купить» вызвало в нем привычный прилив
положительных эмоций.
— Что? Что? Что? — вполне по-человечески протявкал
из-под двери Онегро.
— Мы хотим у вас, сэр, купить сундучок, в котором
что-то стучит! — с бьющимся сердцем произнес Геннадий.
— Три миллиона! — немедленно рявкнули в ответ, после
короткой паузы послышался саркастический хохот и из щелей старой двери повалил
разноцветный, вот как сегодня, пренеприятнейший дым.
Спускаясь по лестнице. Гена Стратофонтов весело подпрыгивал,
а на последнем марше даже не отказал себе в удовольствии соскользнуть вниз на
животе по перилам.
— Что это вы так радуетесь? — скучновато спросил
его старый авиатор.
— Да как же не радоваться! — вскричал Гена. —
Подумайте, Юрий Игнатьевич, в один день столько открытий! И самое главное: мы
убедились, что сундучок — здесь! Кукк не продал его! По вашему рассказу,
дружище Четвёркин, я сделал заключение о характере этого человека и проверил
его… Проверка удалась, уважаемый дружище!
Юрию Игнатьевичу ничего не оставалось, как с почтением
пожать руку своему юному другу. Такой находчивости он не предвидел у
современного школьника.
А почему? А потому, что все свободное время героического
старика уходило на чтение технической литературы, и он не смог в свое время
прочитать повесть «Мой дедушка — памятник».
Глава 4
в которой Гена продолжает свой рассказ, но где уже требуется
вмешательство автора и где скрипят чугунные ворота Экономического института
— В дальнейшем, дружище Василий Павлович, как вы,
должно быть, догадались, мне пришлось прибегнуть к помощи четвероногого друга.
Речь идет, как вы, должно быть, уже догадались, о любимце экипажа
научно-исследовательского судна «Алеша Попович», боевом коте Пуше Шуткине,
которому я в течение последнего года имею честь предоставлять кров и стол.
Шуткин, как вы, безусловно, уже догадались, занял пост на крыше этого дома и за
короткое время установил, что нелюдимый «инвентор» занимается в своей квартире
какими-то изысканиями в духе пресловутой средневековой алхимии, а по вечерам
совершает саркастические прогулки в обществе Онегро от канала до площади
Декабристов и, разумеется, обратно.
Я, дружище Василий Павлович, шпионство ненавижу, но считаю в
данном случае, что наблюдение за неприятным субъектом в интересах гуманизма не
является шпионством. Вы сами понимаете, как важно было для меня узнать
некоторые привычки этого человека и просто взглянуть на него. Однажды, когда мы
с моим одноклассником Валентином Брюквиным и сестрами Вертопраховыми шарили по
эфиру в безнадежных поисках того передатчика, зазвонил телефон и Шуткин
коротким, но выразительным звуком «мяу» вызвал меня к четырем львам. Когда я
прибыл, он с крыши просигналил мне передними конечностями небольшое слово
«Молочная». Найти в окрестностях молочную не составило большого труда. Я вошел
в магазин, когда Кукк-Ушкин там скандалил. Я сразу узнал его по голосу, по
описаниям, просто по своей интуиции, которую вы почему-то отчаянно превозносите
и на которую — дружище, не злитесь! — ссылаетесь, когда вам лень
что-нибудь описывать подробно.
«Вы мне недодали с пятерки!» — скрипучим, неприятнейшим
голосом обвинял «инвентор» продавщицу сыров.
«Полноте, Питирим Филимонович, — увещевала его
полнокровная очаровательная тетя продавщица. — Клянусь честью, я не видела
вашей ассигнации!»
«Вы мне недодали с пятерки», — на одной ноте повторял
Кукк-Ушкин, и в этом же духе высказывался, конечно, долгожитель Онегро.
Продавщица тогда закрыла пухлым локтем свое лицо и на глазах
изумленной молочной громко зарыдала.
Конечно, я не видел злополучной пятерки, но, безусловно, я
был склонен верить чистым слезам доброй женщины, а не скрипучему голосу
пренеприятнейшего мужчины.
…Итак, в штабе приключения на улице Рубинштейна созрел план
действия: в час прогулки Кукк-Ушкина весь штаб, включая Гену, папу Эдуарда,
маму Эллу, бабушку Стратофонтову, Николая Рикошетникова, Валентина Брюквина и
сестер Вертопраховых, является на площадь Декабристов и начинает увещевать
Питирима соображениями гуманности. Потом на «этрихе» прилетит Юрий Игнатьевич,
и тогда уже Кукк-Ушкину придется взять своего «проходимца» обратно. Мы все
разработали самым детальнейшим образом, но упустили из виду одно
обстоятельство — праздник «Алые паруса».