Ну, Наташа, конечно, Вертопрахова отражала атаки
представителей прессы: «Нет, не собираюсь. Да, слушаюсь родителей. Нет, не
намерена. Да, своими успехами обязана тренеру Г. Н. Гумберту».
Ну, сестра ее, конечно, Даша загадочно блистала знаниями
иностранных языков, марокканцев удивляя по-мароккански, испанцев —
по-испански, сербов — по-сербски ибо нет на свете языка, не родственного
эмпирейскому, и нет на свете эмпирейца, который не был бы потенциальным
полиглотом.
Ну, Брюквин, конечно, Валентин молча пил у стойки бара
газированный напиток кока-колу и на все вопросы международной публики отвечал
своим излюбленным «ноу комментс», что, как известно, в дипломатии равносильно
многозначительному молчанию.
Ну, мама, конечно же, Элла тоже употребляла кока-колу и с
ужасом вспоминала, чего ей в юности наговорили про этот напиток: дескать, прямо
с ним проникает в кровь вредная идеология и проступает на коже родимыми пятнами
капитализма. Но вот же пью и просто охлаждаюсь, ничего не проступает. К тому же
рядом цедит напиток спутник Стратофонтовых Помпезов Грант Аветисович, сотрудник
общества «Альбатрос».
Ну, Помпезов, конечно, Грант Аветисович цедил напиток,
приговаривая:
— Наш-то квасок покрепче будет.
Ну, отец, конечно, Эдуард встретил в Орли знакомого мистера
Бэзила Сноумена, такого же, как он сам, члена Клуба Покорителей Вершины
Навилатронгкумари С Восточной Стороны, ну и, конечно, бил баклуши вместе с этим
джентльменом, предаваясь приятным воспоминаниям.
Ну, бабушка, конечно, Мария Спиридоновна купила множество
цветных пост-карточек и направляла теперь приветы друзьям-однополчанам.
«Привет орлам из Орли!» — таков был текст. Не так уж
дурно, не так ли?
Ну, и Гена, конечно же, Стратофонтов среди всеобщего битья
баклуш продолжал развивать наше приключение, на то он и наш главный герой.
Для этой цели он сидел в мягком кресле и беседовал с Юрием
Игнатьевичем Четвёркиным о таинственной «флейточке».
Ну, Юрий, конечно, Игнатьевич Четвёркин сидел с ним рядом и
доброжелательно смотрел на парижан и гостей французской столицы. Четвёркин
находил, что с 1916 года, когда он побывал здесь в составе Русского
Экспедиционного Корпуса, парижане почти не изменились: те же «силь ву пле» и
«са ва», то же пристальное внимание мужского пола к женскому и наоборот. Между
тем он рассказывал своему юному другу о «флейточке».
В марте 1914 года подпольная группа революционеров, к
которой Юрий Игнатьевич примыкал, решила организовать побег из Шлиссельбургской
крепости одного узника по имени Павел Конников. Этот человек для всей мыслящей
молодежи России был настоящим идеалом: моряк, путешественник, один из первых
русских авиаторов, подпольщик, публицист, спортсмен… Такого особенного человека
и спасать-то надо было как-то особенно, и молодежь ошеломила жандармов своей
дерзостью.
В час прогулки над двором крепости появился военный «ньюпор»
и сбросил взрывательный пакет на стену. Вреда никакого от этой бомбы не было,
но дыму, шуму, паники на всю ивановскую. Со второго захода Четвёркин («ньюпор»
пилотировал, разумеется, он) сбросил за борт веревочную лестницу и, когда
вынырнул из дыма и полетел к лесу, увидел на веревочной лестнице человека с
развевающейся шевелюрой — это был Павел Конников!
Объявлена была тревога по всей округе. Жандармы знали, что
самолет скрылся где-то поблизости в карельских лесах, и обложили все дороги и
тропы. Одного не учли малоразвитые жандармы — особенностей буерного
спорта. На льду одного из озер Четвёркина и Конникова ждал буер, предварительно
доставленный из Финляндии, буер, который при попутном ветре мог развить
скорость современного автомобиля. Да, именно буер и пара надежных маузеров
помогли революционерам вырваться из кольца.
Конечно, началась дружба. Конников был старше Четвёркина на
пару десятилетий, но ведь дружбе, как мы видим, не мешает разница даже и в
шесть десятилетий. Конников, под конспиративным именем Василий Никитович Бурже,
вместе со своим молодым другом участвовал во всех авиационных праздниках,
конструировал новые аппараты, а когда разразилась первая империалистическая
война, они вместе начали летать на первом в мире многомоторном бомбардировщике
Сикорского.
Рядом они прошли и гражданскую. Однажды, в дни эвакуации
белых армий с юга России, Четвёркин и Конников совершали воздушную
рекогносцировку над Новороссийским портом. Шрапнельный снаряд с миноноски
прикрытия взорвался слишком близко от старого, латаного-перелатаного «вуазена».
Они еле дотянули до берега и врезались в гору. Юрий Игнатьевич потерял старшего
товарища.
Подобно многим скитальцам, романтикам, бунтарям, Конников не
успел обзавестись семьей, он был совершенно одинок, и все его имущество
осталось Четвёркину, а именно: ковровый саквояжик с двумя сменами белья,
свитером, бритвой «Жилет», томиком стихов Бунина и вот этой «флейточкой»,
которую он привез из какого-то своего заморского путешествия еще до революции
1905 года.
Он не был особенно музыкален, этот своеобразный человек, но
иногда в какие-нибудь меланхолические минуты начинал играть на этой дудочке,
вернее, не играть, а дуть в нее, она сама как будто бы играла. Из нее вырывался
какой-то странный, диковатый примитивный мотив, какой-то немыслимо далекой
древностью, допотопными временами веяло от этих звуков.
Любопытно также, что если Конников играл на своей дудочке в
помещении, в какой-нибудь, скажем, избе, там начинали скрипеть и открываться
двери, окна, ставни, по дому гуляли сквозняки… вообще возникало странное
чувство, какая-то тревога. Он редко на ней играл. И никогда не отвечал —
откуда у него эта штучка, только улыбался.
— Вам это интересно, дружище Геннадий?
— Чрезвычайно интересно, дружище Юрий
Игнатьевич, — сказал Гена. — Скажите, кроме меня, вы в последнее
время рассказывали кому-нибудь о Павле Конникове и о «флейточке»?
— Позвольте, позвольте, позвольте подумать, —
медленно сказал Четвёркин и погрузился в раздумья.
Геннадий был уверен в том, что старый пилот рассказывал эту
историю кому-то и в самом недалеком прошлом, но он не торопил его и пока что
наблюдал текущую мимо международную толпу. Прошлогодние странствования по
интерконтинентальным авиатрассам научили сообразительного мальчика, что из
созерцания толпы можно иногда извлечь кое-что интересное.
