Патрулировать первым выпало Филу, и Геннадий растянулся на
мягком пушистом мху. Он хотел было взвесить и оценить все события истекшего
дня, но отвлекся от событий и попал во власть какого-то странного ощущения. Над
ним распростерло огромные ветви некое могучее дерево. Оно гудело под океанским
ветром и кипело пышной листвой с какой-то особенной доброй силой, и сквозь листья
этого дерева просвечивало созвездие Кассиопеи. Все это вместе — гул
дерева, и кипение его листвы, и мигающие огоньки созвездия — словно бы
говорило Геннадию:
«Спи, мой мальчик! Не взвешивай и не оценивай событий. Ты
устал, завтра разберемся».
…Когда он открыл глаза, то увидел над собой молодого
леопарда. Шерсть красивого зверя золотила заря, поднимающаяся из океана,
«розовоперстая Эос», как называли ее когда-то древние греки. Леопард лежал на
нижней ветви могучего дерева и дружелюбно смотрел на мальчика. Могучее дерево
своими бесчисленными ярусами уходило в небо, и вершины его не было видно.
Гена встал, потянулся, подпрыгнул и покачался немного на
нижней ветви могучего дерева. Леопард одобрительно помахал хвостом. Гена увидел
на фоне утренней зари красивый силуэт стюардессы Акси. Она сидела на скале,
положив на колени автомат, а рядом с ней лежал, свернувшись калачиком, впрочем,
скорее не калачиком, а здоровенным калачом, еще один молодой леопард.
«Какие милые животные, — подумал Гена. — И какое
удивительное дружелюбие! Наверное, они думают, что мы тоже леопарды, только
другой породы».
Он взобрался на одну из скал, окружавших лужайку, подошел к
самому краю (внизу была пропасть) и огляделся. С этой огромной высоты он увидел
сквозь розовую дымку на юго-западе очертание еще одного острова, а на
северо-востоке были отчетливо видны крутые берега третьего. Неожиданно Гену
озарила догадка: да ведь это не что иное, как цепочка маленьких Эмпирейских
островов, тот самый хвостик той самой грейт-эмпирейской запятой! Мы на
архипелаге! Ура! Это меняет дело! Шансы на спасение увеличиваются. Должно быть,
мы находимся на острове Флип, или на Фухсе, или на Фео… Да, конечно, это остров
Фео: ведь именно он славится самой высокой горой на всем архипелаге. Остров
Фео!
Гена спрыгнул со скалы и зашагал по пружинящему мху лужайки.
Товарищи его, экипаж зурбаганского «ЯК»-а, безмятежно спали, раскинувшись под
гигантским деревом. Похоже было на то, что и часовой Акси, чей силуэт так
красиво выделялся на фоне зари, тоже безмятежно спала, красиво выделяясь. Это
было бы опасно, если бы Гена не знал нравы своих врагов. Бандиты, окружившие
гору, безусловно, тоже дрыхнут после обязательной вечерней пьянки. Похоже, что
бодрствуют на всем острове только трое: он сам — Гена, симпатичный
леопард на ветке гигантского дерева и само это гордое дерево неизвестной
породы, которое, наверно, не спит никогда.
Гена подошел к стволу, не уступающему по объему космической
ракете, прислонился к нему и вздрогнул от изумления. Ствол дерева был теплый!
Тепло шло изнутри дерева, словно там внутри по всем
капиллярам и крупным сосудам шла горячая кровь.
Читатель, конечно, уже догадался, что сделал наш герой в
следующий момент. Конечно, Гена прижался к горячему дереву ухом и, конечно,
услышал там внутри взволнованный стук, гулко несущийся сквозь деревянную массу
и улетающий как бы в трубу.
— Дерево Пульс! — закричал мальчик так громко, что
все проснулись, даже очаровательный часовой, а леопард спрыгнул с ветви и
посмотрел на Гену удивленными глазами. — Простите, я хотел сказать: это
дерево Сульп! — взволнованно объяснил Гена и задумчиво пробормотал: —
Что за странная оговорка…
Прибой близ атолла ГФ-39, естественно, разметал
импровизированный плот на кусочки и теперь выбрасывал на пляж с регулярностью
автомата то кресло, то ящик, то чемодан, а то и человека. Бессмысленно было
бороться с этой пенной стеной, да и незачем было бороться. Прибой не знал
разницы между одушевленными и неодушевленными предметами. Он просто закручивал
предмет в своих водоворотах, а потом выбрасывал его на уже горячий от солнца
пляж.
В конце концов, полуживые, в обрывках одежды, пассажиры
сползлись все вместе под высокой кокосовой пальмой. Они лежали на песке,
пытаясь отдышаться и выплюнуть излишки соленой воды, попавшей в их организмы при
пересечении полосы прибоя. Однако не прошло и десяти минут, как они отдышались,
выплюнули излишки и попытались — ох, человеки, неуемные существа! —
сориентироваться в пространстве.
Атолл ГФ-39 был крохотным кольцом суши вокруг небольшой
мелкой лагуны, где важно и безучастно прогуливались несколько заблудших
фламинго. Десятка два-три кокосовых пальм раскачивались в потоках пассата. В
северо-западной части атолла был небольшой зеленый холм, с этого холма
спустилась человеческая фигура и медленно двинулась по ослепительно белому
пляжу к нашим жертвам.
Мсье Фуруруа Чуруруа вгляделся в эту фигуру и сделал
сообщение:
— Медам и мсье, к нам приближается население атолла
ГФ-39, а именно господин Герман Фогель, к которому я и направлялся на своем
стремительном каноэ.
Надо сказать, что вождь перепрыгнул через прибой на своем
каноэ без особого труда. Беспомощное кувыркание в пенных водоворотах остальных
мужчин каравана порядком удивило его, но он ничем не показал своего удивления,
а тем более насмешки. Вождь был человеком образованным и широким, и он,
конечно, понимал, что жители Лондона, Парижа и Ленинграда не встречаются в
своей повседневной жизни с такими сильными прибоями.
— Дело в том, господа, — продолжал он, — что
некоторое время назад Герман Фогель, известный в прошлом радиолюбитель, послал
в эфир тревожную радиограмму, адресованную известному и уважаемому в кругах
коротковолновиков Геннадию Стратофонтову, то есть вашему внуку, мадам Мария
Спиридоновна, вашему сыну, мадам Элла и мсье Эдуард, вашему другу, мсье Четвёркин,
мадемуазель Даша и Наташа и шевалье Брюквин Валентин. Однако сигналы с атолла
ГФ-39 были очень слабыми, предполагаю, что сели аккумуляторы, и уважаемый
Геннадий был поставлен в тупик.
