— Удивительно, — сказал Фогель. — Вот уже
десять цветений «гумчванс» я не видел на горизонте ни одного парохода. Мой
остров, малютка…
«Малютка» его не слушала. Она неслась со всех ног к штабу
экспедиции, где вот уже несколько часов разбирались различные варианты
спасения.
Юрий Игнатьевич Четвёркин, Г. А. Помпезов, Фуруруа Чуруруа,
папа Эдуард, баба Маша и мама Элла вкупе с английским пастором, итальянским
коммивояжером и отцом семейства хиппи совещались, потягивая напиток, настоенный
на смоле «гумчванс». Обстановка была идиллическая, а положение между тем вполне
серьезное. Пищевых ресурсов атолла ГФ-39 хватило бы всем пассажирам «ЯК-40» на
3–4 полновесных обеда и на столько же завтраков. Разумеется, рядом был океан с
его неистощимыми ресурсами, но для того, чтобы обеспечить всех рыбой или
моллюсками, нужна была бы целая артель рыбаков такого класса, как Фуруруа
Чуруруа. Кроме этого вопроса первичной важности, всех, разумеется, беспокоили и
другие важные вопросы. Ведь не моллюсками же одними, не кокосами, не рыбой же
жив человек. В частности, необходимо было довести до сведения человечества
весть о преступлении международной мафии, о захвате бандитами национального
достояния Больших Эмпиреев. Короче говоря, надо было выбраться. Каким образом? Разбирались
два основных варианта. Первый заключался в том, что вождь Фуруруа Чуруруа на
своем стремительном каноэ скользит к ближайшим центрам цивилизации и вызывает
помощь. Второй состоял в строительстве на атолле собственного плавсредства,
способного вместить всех пострадавших. Надо ли говорить о том, сколько минусов
было у этих двух вариантов? И, между прочим, главный минус был у всех перед
глазами — лохматые валы, свирепеющий с каждым часом океан.
И вдруг прибежала Даша Вертопрахова с криком: «Пароход,
пароход!» Все вскочили, взбежали на малый холм ГФ-39 и впрямь увидели среди
волн какое-то белое судно.
Увы, оно было слишком далеко и по всем признакам не
собиралось подходить ближе. Сигнализировать выстрелами? Бессмысленно. В шуме
океана моряки не услышали бы даже голоса солидной пушки. Ракетами? Но ракет не
было. Дымом, как в старину? Что ж, можно и попробовать, но увидят ли? И,
наконец, плыть к этому далекому белому пароходу, который по неизвестной причине
дрейфует на траверзе ГФ-39… Такая задача была по плечу лишь одному человеку, и
все молча повернулись к интеллигентному вождю Фуруруа Чуруруа.
Но даже этот незаурядный человек, в мужестве которого нам не
приходится сомневаться, усомнился в своих возможностях.
— Медам и мсье, я могу попытать счастья на своем
стремительном каноэ, но, увы, я не уверен, удастся ли мне преодолеть рифовое
кольцо, а оставлять вас одних…
Все обратили теперь взоры к кипящему в белой пене рифовому
кольцу и ахнули: в этих ужасающих водоворотах мелькала темноволосая голова и
оранжевый спасательный жилет одинокого пловца.
— Кто этот удивительный смельчак? — вскричали все
присутствующие.
— Это Валентин Брюквин, наш одноклассник, — тихо
сказала Даша Вертопрахова. Лицо ее было чрезвычайно бледным, но круглый, как
солнечный зайчик, румянец гордости за свой класс прыгал с одной бледной щеки на
другую и освещал ее синие глаза.
…Это был «звездный час» Валентина Брюквина. Фыркая и
отплевываясь, он плыл вольным стилем, уже за страшным рифовым кольцом, но все
еще не видя за водными валами своей цели — белого парохода. «Доплыву или
не доплыву, но подвиг уже налицо, — думал Брюквин и фыркал в наветренную
сторону. — Ноу комментс!»
Между прочим, он был не лишен самоиронии — ведь плыл-то
все-таки он не за подвигом, а для того, чтобы помочь товарищам по несчастью. Он
плыл среди страшной стихии, этот скромный и смелый мальчик, и проявлял к себе
самоиронию, то качество, без которого ни один человек не может называть себя
джентльменом.
Временно исполняющий обязанности капитана
научно-экспедиционного судна Академии наук «Алеша Попович» Олег Олегович
Копецкий стоял в рубке, глядел на пенные гребни волн застывшим взглядом и
бормотал себе под нос:
…Там Зевс, как бык, в бурунах пенных вод
Уносит в сумрак нежную Европу…
Качка была основательная. «Попович» шел малым ходом, таща за
собой трал по гребню подводной коралловой гряды.
— Олег Олегович, — всунулся в рубку радист. —
Капитан из Ленинграда запрашивает: вираем уже трал или еще не вираем?
— Отвечай капитану, — сухо сказал Копецкий. —
«Там Зевс, как бык, в бурунах пенных вод уносит в сумрак…»
— Человек за бортом! — закричал, не веря своим
глазам, рулевой. — Олег Олегович, человек за бортом!
С большой зеленой волны скатывался, словно животом на
санках, человек в оранжевом жилете.
— Аврал, — коротко сказал и. о. капитана и забыл
про стихи.
Глава 10
в которой идут в ход мокрые деньги
Смешно сказать, но первое, что увидел Гена на набережной
Оук-Порта, был его собственный памятник. Он помнил о пристрастии эмпирейцев к
скульптурному искусству, о бесчисленных мраморных, бронзовых, чугунных и
гранитных конях, львах, дельфинах, наядах, не говоря уже о величественном
памятнике его собственному предку, но предположить, что островитяне успели за
истекший год сваять памятник его собственной, еще не вполне сформировавшейся персоне,
он не мог.
И вот, подплывая верхом на Бинго Старе, первом сыне Чаби
Чаккерса, к набережной волшебного Оук-Порта, он вдруг увидел свою собственную
бронзовую фигуру. Поистине это был первый в мире памятник юному существу в
расклешенных джинсах. Даже музыканты ансамбля «Битлз» еще не удостоились такой
чести.
Признаться, Гена рассердился. С раннего детства он не
уставал повторять, что ему «наплевать на бронзы многопудье», и вот на
тебе — собственный памятник. Он даже слегка похолодел, вообразив реакцию
сестер Вертопраховых на этот монумент.
«Заберу его с собой и спрячу в ванной», — решил он и
оглянулся. Все его спутники торжественной кильватерной колонной вплывали в
бухту. Гала верхом на Элле, Акси верхом на Арете, Фил на Хиле, Эсп на Коубзоне,
Зит на Дилане. Чайка Виссарион прикрывал караван с воздуха.
Вдруг какое-то мощное, как торпеда, тело описало
стремительную окружность и затормозило рядом с Бинго Старом. Вскрикнув от
радости. Гена соскользнул в воду, чтобы заключить в объятия своего верного Чаби
Чаккерса, отца этих шестерых красавцев.
— Привет, Генок, — смущенно зафыркал Чаби. Он
всегда старался смущенным пофыркиванием прикрыть переполнявшие его добрую душу
чувства. — Дико рад тебя видеть, кореш. Я послал своих ребят с этой
птичкой на поиски, и вот ты здесь. О. К.!
