Разница между ними особенно ярко бросилась в глаза утром, когда они готовились к отъезду из крепости. Коней для них под уздцы держали котуджи, а рядом с каждым животным стоял еще один джессерит, одетый в серые одежды. Когда котузены и чужеземцы приблизились к лошадям, джессериты пали на четвереньки, превратившись в живую подставку. Чазали и его воины, не задумываясь, воспользовались ими и вскочили в седла, словно для них это было самым привычным делом. Каландрилл же замер перед человеком, стоявшим на коленях подле его гнедого. Брахт выругался и спросил:
— Что это за унижение?
К счастью, вопрос был задан на кернийском, и смысл его слов остался непонятен для джессеритов. Но те все же догадались. Чазали тут же повернулся к ним. Лицо его было скрыто маской, но в повороте головы, в положении плеч угадывалось недовольство. Брахт по-джессеритски сказал:
— Встань, мне не нужна помощь, чтобы вскочить в седло.
Котузен посмотрел на него, ничего не понимая. Каландриллу даже показалось, что он испугался, и юноша подумал, что было бы правильнее последовать обычаям этой земли, но так и не смог заставить себя оскорбить другого человека. Он поманил котуджи и, кивнув в сторону Чазали, сказал:
— По нашим правилам, мы вскакиваем на лошадь без посторонней помощи.
Но джессериты чувствовали себя явно оскорбленными. К счастью, вмешался Очен: он что-то коротко и быстро сказал киривашену, Чазали хрюкнул и отдал приказание. Котуджи встали и отошли в сторону, и чужеземцы вскочили в седла.
Инцидент забыли. Чазали был предусмотрителен и вежлив, но Каландрилл постоянно чувствовал на себе подозрительный взгляд киривашена. Они отличались во всем, и Каландриллу оставалось только молиться о том, чтобы эта разница не поставила под угрозу их союз.
— О чем ты думаешь?
Он стряхнул с себя задумчивость, улыбнулся и повернулся к Ценнайре. На ее иссиня-черных волосах играли отблески костра, смуглая кожа отливала красным. Огромные глаза ее внимательно смотрели на него.
— Я думаю о том, насколько мы разнимся с нашими новыми друзьями, — пробормотал он, — насколько разные у нас обычаи и как легко их оскорбить.
Ценнайра кивнула, а про себя подумала, что когда он хмурится, то выглядит совсем молодым и очень привлекательным. Вслух она сказала:
— Они странные люди, но они помогают нам идти вперед.
— Пока да, — согласился Каландрилл. — Но что будет, когда мы доберемся до Памур-тенга? Город — не степь.
Ценнайра беспечно пожала плечами: куртизанка легко приспосабливается ко всему. Она должна быть гибкой, иначе ей долго не протянуть.
— Постараемся познакомиться с их обычаями в пути, — предложила она. — А в Памур-тенге станем вести себя осторожнее: будем сдерживать себя и подстраиваться под них.
Каландрилл кивнул, а затем с ухмылкой указал на Брахта.
— Боюсь, Брахт не согласится, — сказал он.
— Брахту тоже придется учиться, — ответила Ценнайра.
Каландрилл осторожно пожал плечами.
— Нам всем надо учиться, но … — Он нахмурился и с сожалением покачал головой. — Вряд ли я смогу заставить себя пользоваться человеком как табуреткой. А для джессеритов это само собой разумеется.
Ценнайра не видела ничего зазорного в том, чтобы наступить на котуджи; если таков обычай хозяев, то надо ему следовать. Она не сделала этого только потому, что так не поступили другие. Сейчас же она тактично и мягко сказала:
— Если таковы их нравы…
На лице Каландрилла проступило недовольство, и она тут же замолчала. Он сказал:
— Нет, я никогда не смогу, я никогда этого не приму.
— Тогда в Памур-тенге надо быть настороже, — сказала она.
— Истинно, — согласился он. — Надеюсь, мы там долго не задержимся.
Ценнайра не поняла, о ком он говорит: о себе, Брахте и Кате или обо всех них, и это сомнение беспокоило ее. Она не позволит похоронить себя в городе. Однако на данный момент у нее нет ни одного весомого аргумента в пользу того, чтобы они взяли ее с собой. Но она что-нибудь придумает, чтобы быть с ними, когда — и если — они получат «Заветную книгу». Вот только что — она пока и сама не знала. Даже если она соблазнит юношу, он может оставить ее в Памур-тенге. Скорее всего, если она вскружит ему голову, так он и поступит для ее вящей безопасности, а это никак не входит в ее планы. И тут только она сообразила, что помочь ей может Очен. У загадочного вазиря, похоже, есть свои соображения, и он хочет, чтобы она оставалась с ними. Она решила не торопить события: до города еще далеко, и пока они доберутся до тенга, она что-нибудь придумает.
Вслух же она сказала:
— Нас еще ждет много испытаний впереди.
— Ты про тенсаев? — Каландрилл улыбнулся и обвел рукой вооруженных людей, сидевших вокруг костров. — Они просто перестраховываются. Мы хорошо защищены.
«Да мне бандиты нипочем», — про себя сказала Ценнайра, манерно передернув плечами и бросив на него наигранно боязливый взгляд.
— Я с ними уже встречалась. Помнишь?
Каландрилл, не подозревая, что его водят за нос, галантно улыбнулся.
— Пока я жив, тебе ничто не угрожает, — пообещал он. — К тому же между нами и тенсаями, если они настолько глупы, что отважатся на нас напасть, стоят воины Чазали.
Слова эти, как ни странно, тронули Ценнайру. Как все-таки он отличается от тех, с кем до сих пор ее сводила судьба! Она постаралась отогнать от себя мысли о том, что однажды ей придется его предать. Ей очень не хотелось об этом думать. До того как она его встретила, все было просто: тогда он был для нее лишь целью, добычей.
Теперь же, узнав его, она и сама не могла бы сказать, в чем состоит ее цель. Она потерялась, закружилась на месте, как лодка без руля. Единственное, в чем она еще была уверена, так это в том, что надо идти вперед, продолжать играть свою роль и дождаться, когда кто-то из них возьмет верх. Такое положение ей вовсе не нравилось, и она нахмурилась, глядя на веселое пламя костра.
Каландрилл, не поняв причину ее недовольства, сказал:
— Нас много. Вряд ли бандиты отважатся на нас напасть. Скорее всего, нас они не тронут и предпочтут более легкую добычу.
— Истинно. — Ценнайра улыбнулась — Я под хорошей защитой, — пробормотала она. — Я благодарна судьбе за то, что она послала мне таких друзей.
Щеки Каландрилла зарделись, и ему оставалось надеяться только на то, что она спишет это на отблески от костра. От смущения он никак не мог найти нужного ответа. Ценнайра видела его замешательство — оно придавало ему особое очарование. Насколько же он еще невинен и наивен… Чтобы не мучить его, она зевнула, очаровательно извинилась и сказала, что хочет спать.
Каландрилл кивнул; она натянула до подбородка ненужное ей одеяло, подложив под голову седло, и закрыла глаза. Каландрилл ничуть не сомневался, что более прелестной женщины ему видеть не приходилось. Да еще столь мужественной. Он сердился на себя за замешательство, за то, что язык его не вовремя прилип к небу и он не смог выразить своих чувств. Он еще какое-то время смотрел на нее, полагая, что она уже спит, а затем сам укрылся одеялом.
