— А если я прав? — настаивал Брахт.
— Я утверждаю, что ты ошибаешься, — устало заявил Очен. — Но будь ты сто раз прав, Ценнайра тебе не угрожает, даже если она служит Аномиусу, ты ей нужен живой, иначе все, что было предсказано, — ложь. Только вы втроем, и более никто, можете отобрать «Заветную книгу» у Рхыфамуна. А ежели у вас ничего не получится, создателю Ценнайры не на что надеяться. И это, мой неверующий друг, простая логика.
— Верно, — с недовольной гримасой согласился керниец.
— Тогда спать? — предложил вазирь, и Брахт угрюмо кивнул.
Они расстелили одеяла: Катя и Брахт по одну сторону костра, Ценнайра — по другую, Каландрилл и Очен — как часовые, по обеим сторонам от нее.
В последовавшие за этим дни мало что изменилось. Брахт говорил с Ценнайрой только в крайнем случае, и то односложно. Катя была мягче, но все же постоянно находилась настороже, не желая настраивать против себя кернийца. Каландрилл тоже отдалился от нее, но по причинам совершенно отличным; его беспокоил разлад. Чазали и его воины вели себя с ней подчеркнуто вежливо. Их отношение к ней определялось тем, что лошадиный бог признал ее. В действительности только Очену не было дела до того, кто она на самом деле. Скорее наоборот, он смотрел на нее как на жертву и как на возможного союзника. Посему она много времени проводила в компании вазиря.
Очен по-прежнему уделял много времени Каландриллу, обучая его оккультному искусству, и, дабы избежать новых проявлений колдовства, каждый вечер ограждал стоянку защитной магией. Но при малейшей возможности он долго и дружески беседовал с Ценнайрой. Она понимала, что вазирь хочет дать пример другим и положить конец противостоянию. В то же время он желал как можно больше узнать об Аномиусе. Ценнайру ее господин больше не интересовал, и, дорожа дружбой морщинистого старика, она рассказывала ему все, что могла вспомнить о своем создателе и его планах.
— Мне кажется, — сказал Очен однажды, когда они сидели подле костра, — что очень скоро тебе придется воспользоваться зеркалом.
— Почему ты так говоришь? — резко спросил Брахт с другой стороны костра. — Ты хочешь, чтобы она рассказала своему хозяину о наших намерениях?
— В некотором роде — да. — Лицо Очена по-обезьяньи сморщилось: подозрения кернийца забавляли его. — Я думаю, ты понимаешь, что Аномиуса интересует, где мы и что делаем. И он, наверное, с нетерпением ждет новостей.
Брахт собирался что-то возразить, но Катя заставила его замолчать, положив ему руку на предплечье и тихо что-то прошептав на ухо. Каландрилл, заинтригованный, жестом попросил Очена продолжать.
— Судя по тому, что Ценнайра рассказала мне про этого колдуна, — заявил Очен, не обращая внимания на поправку Брахта, пробурчавшего: «про своего хозяина», — он долго ждать не будет. Мы преподнесем ему новости, которые на время успокоят его.
— Зачем? — коротко спросил Брахт.
— По нескольким причинам, — терпеливо разъяснил Очен. — Прежде всего, нам надо узнать, где он.
— Какое это имеет значение? — пробурчал керниец.
Очен медленно вздохнул, словно набираясь терпения.
— Может, послушаем, Брахт? — едва слышно пробормотала Катя.
Вазирь благодарно улыбнулся и продолжал:
— Ежели удастся ему освободиться от колдовских уз, кои привязывают его к тирану, ты думаешь, он не бросится сам за «Заветной книгой»? Я бы предпочел, чтобы он оставался пока в кандалах. Иначе у нас появится еще один сильный противник.
— Сможет ли Аномиус найти нас, если он на свободе? — спросил Каландрилл.
— Возможно. Мне кажется, что Аномиус обладает большой силой, так что я бы хотел знать точно, где он. Если же он начнет испытывать нетерпение, то лучше его успокоить, сообщив ему такие новости, какие он желает услышать. Аномиус должен быть уверен в том, что Ценнайра по-прежнему занимается возложенной на нее миссией.
— И ты готов довериться ей? — Голос Брахта был полон сарказма.
— Мой бог поручился за ее искренность, — возразил Очен, не обращая внимания на недовольное бурчание кернийца. — Я ей доверяю. Но ради тебя я предлагаю, чтобы она воспользовалась зеркалом под твоим бдительным оком.
— Но тогда Аномиус нас увидит, — возразил Брехт. — ты же знаешь, что он видит при помощи этого проклятого зеркала.
— Он увидит только то, что покажем ему мы, — усмехнулся Очен, как ребенок радуясь тому, что ему удалось обыграть кернийца. — Мы все будем при этом присутствовать, мы все будем слушать, что говорит ему Ценнайра. — Он помолчал, довольно улыбаясь — Брахт явно ничего не понимал. — Не забывай, — усмехнулся он, — я тоже колдун, и неплохой.
— Загадками ты говорить умеешь, — пробормотал Брахт с недовольным выражением на лице, понимая, что Очен играет с ним.
— Мы будем невидимы, — заявил вазирь, — все, кроме Ценнайры.
Озорно улыбаясь, Очен замолчал.
— И он ничего не узнает? — осторожно спросил Каландрилл. — Не почувствует наше присутствие?
— Нет, — все еще широко улыбаясь, покачал головой Очен, словно ему доставляла удовольствие мысль, что он проведет другого колдуна. — Зеркало — это только средство связи, в нем видно только то, что и в любом другом. Не более того. Он увидит лишь Ценнайру и комнату, в которой она будет находиться.
Каландрилл согласно кивнул, Брахт помолчал, поджав губы и недовольно поблескивая глазами. Катя опять примирительно сказала:
— Неплохой план.
Керниец, сидевший подле нее, что-то проворчал, пожал плечами и принялся точить клинок, давая понять, что не желает участвовать в дискуссии.
— Значит, договорились, — произнес Очен. — В Ахгра-те Ценнайра станет нашим шпионом.
— Когда это произойдет? — спросила она.
— Я полагаю, завтра мы будем там, — бодро заявил Очен, — так что завтра.
Ценнайра кивнула, не произнеся ни слова, хотя страшно испугалась; она не сомневалась в том, что Очен сделает их всех невидимыми и проведет Аномиуса, но за себя не была уверена. Сможет ли она не выдать себя колдуну? Ведь стоит тому почувствовать предательство как он тут же уничтожит ее. Ценнайра посмотрела на Каландрилла и поняла, что, как и прежде, вовсе не хочет умирать, только теперь — по другим причинам. В то же время она чувствовала решимость отдать всю себя их делу. Она сделает все, что скажет ей Очен, даже если это будет стоить ей жизни. Странное это было ощущение. До сих пор она не знала альтруизма.
Девушка почувствовала прикосновение и повернулась. Каландрилл улыбался ей, и она поняла, что чувства ее отразились у нее на лице: «Бураш! — с удивлением подумала она. — Неужели я так изменилась? И что меня изменило: Хоруль или любовь?» Каландрилл коротко дружески пожал ей руку и пробормотал.
— Ничего не бойся.
Она кивнула, ощущая на себе неодобрительный взгляд Брахта, сидевшего по другую сторону костра, и сказала:
