Ирмо внутренне сжался в комок — ни предупредить, ни убежать. Он мягко попытался отгородиться от сознания Айо — повторения истории со Златооким не хотелось. Попробовал внушить ученику, что все в порядке, так, очередной посетитель…
— Ничего плохого с твоим сотворенным не произойдет, и ни с кем худого не будет. Вы же дети Мои. Хоть вы и ведете себя порой странно и нелепо, даже выступая против Сотворившего, но Я желаю вам лишь блага. Никому из детей Моих не будет ни больно, ни страшно… если ты, Ирмо, будешь благоразумен.
Владыка Снов, оцепенев, внимал — что потребуют от него? И билось, как жилка у виска, предчувствие. Даже — знание. Он служил уже так — Замыслу. Был — Милосердием Замысла, Милосердием Забвения…
— Да, милосердие, ибо к самым строптивым и заблудшим должно проявлять его — до конца…
Слова, падающие сверху, леденили душу, заключая в прозрачно-твердые оковы. «До конца…»
— Ты добр, Ирмо, добр и понятлив. Я чувствую, ты уже догадываешься, о чем хочу попросить тебя. Полагаю, просьбы Сотворившего тебе достаточно? Видишь сам, время шуток прошло. Манвэ, обуянный гордыней и наученный Мятежником, не внемлет гласу Моему и увещаний не понимает. Ни о ком не думая, он отвращает детей Моих от Света, используя данную Мной власть, поправ дерзко Мое доверие. И хлынет Искажение в мир, и мир рухнет, подобно Нуменорэ. О несчастные дети Нуменорэ, погибшие из-за гордыни владык своих…
— Пощади Арду, Всемогущий Отец!
— Я исправлю ее, если зло вновь поднимет голову. Но Мне жаль живущих, да и сотворенных жаль, даже предателей вроде Мелькора, Манвэ и Варды. Даже к ним еще живет в Моем сердце любовь, и не хочу Я боли для них. Ибо жалки и не ведают, что творят…
«Они не жалки!» — хотел воскликнуть Ирмо, но сдержался.
— Жалки и презренны, в особенности Манвэ, изменивший Мне и склоняющий к тому остальных, заслуживая тем самую суровую кару.
— Он не хотел ссорить с Тобой остальных Валар, не желал, чтобы еще кто-то, кроме него, был наказан. Он просто не счел возможным обманывать других, выдавая свое решение за Твою волю.
— Он лицемерит. Впрочем, полно о нем, хоть и тяжела рана, нанесенная его предательством. Знай же, Ирмо, что даже его гибели и мучений не жажду Я, но и глумления над Замыслом не потерплю. И ты поможешь Мне… и братьям и сестрам своим, ибо тебе дал Я власть над душами… Итак, если не хочешь ты лишних мук для тех, кто дорог тебе, не медли — ибо в своих Садах ты властен над ними и над помыслами их. Понимаю Я в снисхождении Своем, что не пошел ты против братьев твоих, и прощу тебе этот грех соучастия, но должно тебе исправить содеянное: да забудут они своеволие свое и обретут чистые помыслы, достойные Айнур…
— Ты хочешь, чтобы я заставил их забыть — все? — прошептал Ирмо.
— Ты же можешь работать тонко — так, чтобы изгладились из их памяти лишь последние дни…
— А Мелькор? — проговорил Мастер Грез.
— А Мятежник должен отправиться туда, куда был изгнан. Впрочем, если у тебя достанет сил внушить ему благие помыслы…
— Он тоже должен все забыть? И две войны, и оковы, и выжженные глаза?
— Это на твое усмотрение: или — забыть, или изменить к этому отношение, приняв как необходимость и справедливое наказание за преступную гордыню.
— И Манвэ тоже должен принять все как должное?
— Так будет лучше для всех, и для него в первую очередь.
— А я?
— Если пожелаешь — тебе помогу забыть Я. А если не хочешь — то разве ты не способен пожертвовать своим покоем ради блаженства братьев и сестер твоих и их сотворенных?
— Но справлюсь ли я, Всемогущий Отец, с сильнейшими из Айнур — ведь я даже не из Аратар…
— Моя сила и Мое благословение пребудут с тобою. «Как все просто…» — подумалось Ирмо. Нет, не так уж и просто: раскинуть дополнительную успокаивающую пелену над Садами, потом — усыпить гостей, потом… Проникнуть в сознание каждого, разложить по полочкам, нужное — оставить, ненужное — удалить… Размотать клубок памяти, вырезать неподобающие куски, оставшиеся связать, да так, чтобы узелков не осталось. Спокойное сознание, не замутненное горечью, страхом и унижением… Уверенность в себе вместо сомнений и тревог… И так — с каждым, с кем побольше возни, с кем — поменьше. А потом все пойдет по накатанной колее, вернется на круги своя… Манвэ, забыв о своем горьком прозрении, вновь будет ревностно служить Замыслу, а Варда — поддерживать его спокойствие. Тулкас не усомнится, если вновь понадобится расправиться с Мелькором… А остальные? Златоокий забудет казнь, Айо — свое желание уйти…
А Нуменорэ — оставить или пускай его тоже не будет — пусть лишь в Средиземье помнят, а в Амане — позабудут? Кому его помнить? Разве что… Ирмо в ужасе погасил продолжение мысли.
— Ну как, Ирмо, ты согласен?
— Так с какого момента прикажешь стирать память? Со вчерашнего дня? Или, может, сразу — с конца Предначальной Эпохи? Или лучше — с Весны Арды? А если задумаются, почему бы им в Эндорэ не сходить… Ты придумаешь, Отец, подходящее разъяснение? У меня фантазии не хватает. А еще договорись с Намо, чтобы он у себя в Залах души в забвение погрузил, а то они ему лишнего наговорят. Ну и заодно эльфам Валинора надо будет по-внушать, что никакого смерча не было, впрочем, мало ли, почему осенью смерчи бывают… А орлу, с которого Манвэ утром упал, внушить, что Владыка полетать решил, либо просто голову свернуть птичке — смертью больше, смертью меньше, заодно и спишется. И настанет спокойная и радостная жизнь, а меня никто промывателем мозгов не назовет, потому что мозги промою столь основательно, что никто вообще о них не вспомнит. А я только прослежу, чтобы у кого-нибудь что-то липшее не вылезло, а потом Ты, Отец Милосердный, поможешь мне присоединиться к всеобщему ликованию. Ой, чуть не забыл, надо будет еще отменить приказ, разрешающий Нолдор живьем в Валинор возвращаться — только через Мандос, а там сразу чтобы всё забывали тоже…
— Так ты исполнишь, сын Мой? — В голосе Творца мелькнули нетерпение и некая настороженность — уж не издевается ли над Ним сотворенный? — Я жду, время дорого. — Тон сменился на угрожающий, Единый явно сомневался в искренности намерения Ирмо дать забвение собратьям.
Ирмо огляделся по сторонам, словно стараясь получше запомнить собственные Сады, прислушался — до него, несмотря на расстояние, донесся смех. Зазвенели, встречаясь, кубки. Вновь зазвучала мандолина — теперь пела Йаванна. К ней присоединилась Вана, затем — Ниэнна и Вайрэ с Эстэ. Взметнулся над ними ночной птицей глубокий голос Варды…
Владыка Грез заслушался. Вот и хорошо — пусть у Айо останется чувство восхищения и покоя. Как все же красиво… Сейчас или никогда — Ирмо отчаянно потянулся к Манвэ — предупредить, они должны успеть загородиться, дать отпор…
Ирмо показалось, что ему словно колокол надели на голову и ударили сверху молотом. Он упал, и сквозь грохот до него донесся яростный голос:
— Так вот ты как?! Ты не желаешь исполнить просьбу Мою, да еще и насмехаешься?! Я ведь по-хорошему просил! Почему ты не слушаешь голоса Моего?! Думаешь, Я шучу?
