Несмотря на беспорядок, комната выглядела даже элегантно. Смахнув рубашку с кресла, Аллор подвинул его Эльдин:
— Присаживайся. — Он повернулся к странной конструкции, призванной служить полкой, достал изящную граненую бутыль — в ней плескалась темная жидкость. Откуда-то взялись и блеснули в свете факела два хрустальных бокала. Аллор налил немного вина, протянул бокал Эльдин:
— Оно легкое…
— Подумаешь… — немного по-детски пробормотала Эльдин. Ее лицо стало совсем юным.
Лицо Аллора словно оттаяло, с него слетело надменное выражение, черты смягчились и в то же время стали более… ломкими, что ли? Расположившись во втором кресле, он приподнял бокал:
— С возвращением.
— За встречу.
Мелодичный хрустальный звон рассыпался о стены.
— Оно нежнее, чем на Таникветиль, — растянула в улыбке губы несостоявшаяся звездная странница.
Аллор ухмыльнулся, прикрыв глаза.
Они чувствовали, как отпускает их напряжение, накопившееся за этот долгий удивительный день, — так бывает, когда возвращаешься из путешествия: еще утром — дорога, легкая дымка, запахи странствий — дыма и ветра, а ночью уже сидишь у себя дома и потягиваешь лениво чай, уткнувшись в привычно-излюбленную книгу… То, что успело произойти за этот день, заменило им объяснения, и как-то само собой стало ясно, что возникшая между ними связь не является исключительно достоянием памяти. А там и так всего хватало — не хотелось лишний раз тревожить ее: самые светлые моменты прочно были теперь связаны с воспоминаниями болезненными. Пестрая мозаика… Они одновременно поднялись с кресел, шагнули навстречу друг другу. Глаза в глаза — зелено-искристые, с запутавшимися в них солнечными бликами, и синие, сейчас почти фиолетовые, с тающими в глубине острыми льдинками.
Руки на плечах, пальцы, перебирающие темно-медные кудри, запутавшиеся в черно-мерцающих волнах…
— Какой бред…
— Вполне занятный…
— Нет, наверное, все же сон…
— Когда ты последний раз спала?
— Под каким-то кустом на равнине… Горгорот, что ли?
— Да… Эру, о чем я? — Он болезненно поморщился.
— Все хорошо, хорошо, хорошо, — заклинание полыхнувшей горячечной мути.
Лицо в чаше ладоней: болезненно-утонченные черты, привычная усмешка, почти незаметная, спрятавшаяся в углах глаз и рта, и что-то неясно-беззащитное в легком колебании ресниц.
Хрупкая, полудетская фигурка в обруче сплетенных рук, неожиданно широкая, лучистая улыбка и грустно-полынная взвесь, оседающая на дно прозрачных глаз.
Черным дождем соскользнул на кресло плащ…
— Ты больше не уйдешь, правда?
— Нет — разве это возможно? — хмыкнул Аллор.
— Ты талантливый, — фыркнула Эльдин, — но не выйдет. Очень я тебя напугала?
— До полусмерти. Весь дрожу — чувствуешь? — Он положил ее ладонь туда, где дергалось не в лад сердце. Она не отняла руку, уверенно-робко проведя по его груди кончиками пальцев:
— Больше не призрак…
— Ты — тоже.
— Так это же просто замечательно! — Эльдин совсем по-девчоночьи повисла у него на шее. Он закружил ее по комнате, осторожно подхватив на руки.
Играли на стенах золотые блики факела, смешиваясь с голубоватыми отблесками светильника-звезды.
Широкое ложе гостеприимно приняло свалившуюся на него хохочущую парочку.
— А эти дурехи смеялись, обзывая меня назгульской невестой…
— С чего это? Ничего более романтичного придумать не могли?
— Кто их знает. Ничего в тайне не удержишь. Помнишь тех придурков, что ты разогнал?
— Распугал.
— Да, пожалуй. Наверное, по всем кабакам болтали. Ну да кто им особо верил…
— Ну да, «до белых назгулов допиться»…
— И хорошо, а то вот-вот в колдуньи бы записали — а там и до костра недалеко…
Аллор подскочил, как ужаленный, глаза горели сумасшедшим светом падающих звезд. Крепко прижал ее к себе:
— Я… не дал бы.., прошу тебя, не надо… как я мог…
— Прости, я просто так… Дура… Дело-то прошлое.
— Ты еще из-за этого сбежала?
— Нет — там, по правде, и близко к тому не было. Никто не поверил бы. Да и репутация у меня была — девушки со странностями… Ну успокойся, — Она поцеловала его в висок. — Здесь, в конце концов, не Арнор и не Мордор…
— Хуже — возможно.
— Ничего, справимся. Главное ведь, чтобы шито-крыто, да? Так я буду держать язык за зубами. И думать не буду — чего проще? — Эльдин усмехнулась. Аллор улыбнулся ей в ответ:
— Бедная моя умница…
— Я не бедная и не умница, а счастливая до полной дурости…
— Счастливая ты моя дурочка…
Аллор осторожно обнял ее, привлек к себе. Прикосновения, полные горьковатой, исступленной нежности…
— У тебя серебряные иголки запутались в волосах… Осыпаются, как дождь. Не двигайся — хочу рассмотреть тебя получше…
— Еще надоест…
— Когда надоест, тогда и перестану. Ладно, хорошего помаленьку — потуши факел, что ли…
— А я и в темноте хорошо вижу…
Робкая, ломкая бережность, агатовое стекло горного озера, звездные искры на кончиках пальцев… Хрупкие сплетения ветвей на фоне зимнего неба, зыбкое кружево тумана. Медь опавших листьев на черной заиндевелой земле.
— Как это… красиво…
— С тобой…
Море, прошуршав во тьме по бесконечным ступеням, затопило подземный чертог, приглушило свет звездного светильника, приняло в себя ложе, вовлекая тех, кому оно дало приют, в танец, ритм которого, вечно разнообразный, смывал горечь и страх. Пышные гребни волн глубоким, властным аккордом дробились о стены. Последняя волна, высокая, прозрачно-зеленая, хрустальной башней взлетевшая над прочими, бережно подхватила майар, закрутила в упругом водовороте и вынесла — ослепленных и оглушенных — на шелковый берег. Море ушло с напевным шорохом — его не было, а была только темная зала, и звездный светильник едва мигал…
* * *
Они открыли глаза — молча, боясь спугнуть остатки музыки. И она стихла, просочившись сквозь трещины в плитах пола, затихая где-то в сердце Арды…
— Я слышала эту музыку — чуть по-другому, но это одна тема. Или просто одна из струн…
— Там?
— Да. Звезды пели… Я вгляделась — и они сплелись в дорогу, как бы приглашая ступить на нее. Я еле удержалась — чувствовала, что если пойду по ней — забуду все.
— Такое возможно?
— Мне показалось — да. Понимаешь, звезды — как ноты, увлекаешься их игрой. С тихим шорохом в темной бездне проплывают миры, словно корабли, — и у них своя музыка.
