— Доверие — хотя бы мое. Может быть. А я… я уже давно не верю ему. Зато боюсь — рядом с ним, как… как с драконом в его пещере! — выпалил неожиданно для себя Эонвэ. — И вчера он узнал это. То есть, наверное, всегда знал, но… может, внимания не обращал — какая ему разница, лишь бы выполнялось то, что должно…
Ирмо, боясь спугнуть попытку откровенности, попытался соткать вокруг ощущение доверия, покоя и безопасности.
— А теперь, когда он знает все, он этого так не оставит. И я уже прежним не стану — не смогу. И Даном назвать уже не решусь — да разве он позволит… — Завершив рассказ, Эонвэ скрестил руки на груди, обхватив предплечья. — Остается не быть. Либо не быть собой, либо…
— Но… он действительно ни о чем таком меня не просил, — растерянно пробормотал Ирмо, выслушав майа. — Почему ты так думаешь? Он же сказал — отдохнуть?
— Он никогда не говорит напрямую — ну очень редко. Зачем — его и так понимают — попробуй не пойми…
Ирмо передернуло от вывернутой наизнанку «ильмаринской» логики, где все построено на недомолвках и умолчаниях и где приходится играть по этим правилам, а проигрыш смертельно опасен… Где если снизойдут до откровенного разъяснения, то виноват будет тот, кому пришлось разъяснять, ибо не понял с полуслова…
Что мог Ирмо сказать Эонвэ, намного лучше него самого знавшему изнанку валинорской жизни? Память герольда хранит многое, о чем большинство в Валмаре даже не догадывается; в конце концов, он похож на своего Валу и знает его лучше прочих. Но ведь не было приказа, не было даже просьбы или намека! А лишить памяти — это как заново создать — надо тогда уничтожать все, память — как дерево, ее корни — всюду, начнешь вырывать — обрушится.
И кому поможешь в таком случае? Эонвэ? Не будет уже его. Манвэ — что же, он получит исполнителя, служебную сущность. Впрочем, ему только слуги и нужны… Но Эонвэ…
— Может, утрясется? Зачем ему терять тебя? — проговорил Ирмо вслух.
— Еще кого-нибудь создаст, — пожал плечами Эонвэ. — Знаешь, Ирмо, спасибо, может, он и впрямь решил подождать с тем, чтобы столь сильно менять меня… Но если он останется недоволен и выгонит, ты не откажешь мне в одной просьбе?
— Я редко отказываю нуждающимся в помощи, — развел руками Владыка Грез.
— Тогда ты не откажешь мне в забвении? Полном — если уж никто из Айнур не способен умереть. Жить я все равно не смогу. Не умею…
Ирмо мрачно посмотрел на герольда Манвэ. Опять. Давно, в начале Второй эпохи, его просили об этом. И тоже небезосновательно. И Манвэ тоже был причастен к этому. Злость закипала мутной волной, мешая сосредоточиться. Ладно, потом… Что — потом? Он все же сходит в Ильмарин — еще раз.
Мастер Грез положил руку на плечо Эонвэ:
— Постарайся уснуть. Хоть как-то отвлекись. Я не буду менять тебя. Не веришь? Понимаю. Но постарайся.
— Я же сказал — делай, что считаешь нужным. — Эон-вэ закрыл глаза и вытянулся на травяном ковре. Прошептав заклятие, Ирмо погрузил его в легкий сон — никаких заданных грез, просто связь с Садом, дающим успокоение. Мысли текут свободно, лишенные влияния поверхностного, сдерживающего сознания…
Уже через минуту-другую Ирмо понял, что допустил ошибку. Что-то часто он ошибается в последнее время: на всю гадость готовыми ответами не запасешься. А ведь должен чувствовать — на то он и Феантури… Грез не было — в сознании Эонвэ безраздельно властвовал морок. Это не было и наваждением — просто память работала без помех, ничем не укрощаемая и не направляемая…
Герольд и полководец Манвэ шел по осенним листьям, словно пропитанным кровью в неверном свете факелов, — конечно, ведь Солнца еще не было, — и снова вставали эльфы с удивленными глазами, летели драконы, и пламя блестело на скрещенных клинках. Белела вершина Ойлоссэ с черными точками на ней. Сверкали алым под алмазной пылью мертвые тела, словно удивительные статуи. Валинор дышал смертью. И еще войны, кровавая свалка, снова суд, мелькнуло печально-отрешенное лицо Златоокого, опять казни и все сгущающийся страх. Точеный, хищный профиль Манвэ на фоне окна ильмаринскртх покоев — словно орел, высматривающий добычу. Кажется, что тонкие пальцы, впившиеся в подоконник, вот-вот прорастут острыми кривыми когтями. Морок обрастал жуткими подробностями, приобретая все признаки кошмара, — ильмаринская логика развивала то, что хранилось в памяти, в грандиозное зрелище, полное ужаса. Невидимое еще хуже, чем видимое, точнее, видимое — это лишь высунувшийся уголок скрытой жути. Кинжал, завернутый в бархат, жестокость в прекрасных чертах светлого Владыки, улыбка, напоминающая оскал…
Лицо Эонвэ застыло, пальцы вцепились в траву. Он задыхался, не в силах выдохнуть сгустившийся до кровавой вязкости воздух…
Ирмо пытался вывести его из сна; он уже не обращал внимания на происходящее там, не пытался прикрыться — только бы дотянуться. Эонвэ словно медленно выплывал из болотной трясины, вот он открыл глаза, потом снова прикрыл. Мастер Грез положил ему руку на лоб. Выждав, пока майа придет в себя, виновато развел руками.
Эонвэ покачал головой:
— Все правильно — ничего другого я и не мог увидеть… Так и надо. — Он вздохнул.
— Я что-нибудь придумаю, — попытался успокоить его Ирмо. — На, выпей пока. — Он протянул майа небольшой сосуд из цветного стекла, в котором плескалась радужная жидкость.
Эонвэ, не спрашивая, безразлично выпил предложенное. Теплые волны разошлись по телу — казалось, оно утратило вес и даже стало каким-то прозрачным. На смену ужасу пришли легкость и некая отстраненность. Казалось, он видит Сады насквозь, до малейших травинок, и все это причудливо то сплетается, то распадается, образуя новые узоры. Все вокруг засветилось, медленно поплыли звезды, бесшумно'взрываясь водопадами искр. Сияние пробивалось из-под кожи, соткав вокруг тела светящийся контур — зеленовато-голубой. Эонвэ казалось, что воздух состоит из зеркал, запечатлевающих каждое его движение, — и это почему-то не пугало, наоборот, рождало ощущение поддержки… Лицо склонившегося над ним Ирмо было удивительно красивым, но неуловимым, меняющим очертания, — только огромные, дымчато-зеленоватые с золотой искрой глаза были определенными, манящими, и он потянулся в их переливчатую глубину, растворяясь в ней, в ее всепоглощающем покое…
* * *
Ирмо, выждав около часа и убедившись, что греза не перерождается в морок, поднялся с травы. Сейчас его волшебные глаза никакого покоя не излучали: Ирмо был измотан и зол. Он собирался в Ильмарин: сегодня он выскажет великому Сулимо все — все, что уже давно пора бы сказать. Собственно, и говорил — когда-то. Потом плюнул на все, укрылся в собственном призрачном мире. Да разве укроешься… Визит Эонвэ оказался последней каплей — Манвэ уже и своего майа умудрился до срыва довести. И Варда в Лориэн все чаще бегает. Сам Манвэ в Садах Грез не появлялся, отчасти Ирмо понимал почему, но сколько же можно?!
Путь в чертоги Ильмарин был неблизок, и у Владыки Грез было время подумать.
* * *
