Забвения Ирмо дать не смог — а меньшее уже не поможет. Даже если бы он и сумел заставить забыть — то стоит ли существовать дальше, непонимающе ловя обращенные к тебе взгляды — от жалеющих до брезгливых… Нет, возвращаться нельзя. Но можно уйти — просто уйти, может быть, не найдут, да и кому он нужен, кроме разве того же Ауле, — сломанный инструмент, отслуживший свое? А Ауле — поймет. Должен понять. Зачем ему в чертогах бездумный истукан с застывшим в прорезях глаз стылым огнем…
Горы были все ближе, словно горизонт, причудливо прогнувшись, вскинулся навстречу. Над ними, в вышине, еле различимые глазами, парили орлы — согласно эльфийским легендам — свидетели Манвэ. Соглядатаи, если сказать проще. Впрочем, вряд ли им было дело до бескрылых… Но Курумо отступил в тень — на всякий случай, подивившись невесть как сохранившейся предусмотрительности и способности замечать окружающее. Оглядевшись по сторонам, он шагнул в ближайший тоннель, уходящий, судя по всему, к самым корням горы. Под ногами струился ручей, деловитым шорохом нарушая величавое молчание камня. Вскоре проход стал шире, превратившись в пещеру, где каменные потоки вечно стекали с потолка навстречу бьющим из пола каменным же фонтанам. Сквозь пролом в стене пробивались солнечные лучи.
Присев на обломок скалы, Курумо прикрыл глаза. Мысли медленно гасли, словно увязая в густом и неподвижном воздухе. Неожиданно пришло неясное, смутно знакомое ощущение на фоне незаметно соткавшегося покоя. Так уже было, причем давно. Наверное, это просто горы — Ауле говорил, что они помогают обрести цельность. Проясняют душу. Берегут, наконец. Как… как дома. Вот оно. Поэтому и хочется сидеть тут бесконечно, слушая воду и глядя на блики, скользящие по стене в такт застывшей песне Ауле. А вообще-то горам, наверное, наплевать, что происходит вокруг, и тем более с забредшим в их недра путником. И хорошо — оказывается, такое возможно — покой безразличного одиночества. Как спокойно может быть, когда никому до тебя нет дела. А Ауле?! Не думать об этом, а то не выдержать будет. Надо потерпеть, а потом все уладится.
Блики исчезли со стены, он приблизился к пролому, пытаясь понять, что произошло, и разгорающийся закат плеснул в глаза остывающей лавой. Пламя залило глазницы, и память вышла на очередной круг, сметая едва сгустившееся подобие покоя, а потом почудился властный зов. Он был подобен упруго натянутой нити, она влекла за собой, обвивая подобно паутине, уводя от реальности.
Он потянулся следом, откликаясь на призыв, глуша тревогу, мешающую раствориться в оплетающих душу нитях.
Сознание раздваивалось, часть его готова была следовать в неведомое, а другая желала бежать от этого, быть, — ощущение покоя пропало, он цеплялся за оставшуюся в нем искру тепла, стараясь сберечь ее от липких щупалец.
Память меркла, туманилась, теплая искра противилась паутинным объятиям, он прижался к ней, уже страшась отдаться во власть упорно влекущей нити, когда послышалось слово, словно кто-то шепнул, холодным дыханием обжигая затылок: Бездна.
Диким, нестерпимым страхом повеяло от этого звука. Забвения там и быть не могло, покоя — тем более, но сил вернуться, вырваться — не осталось.
Тот, кто был сотворенным Мелькора и учеником Ауле, бездарный творец и искусный исполнитель, тот, кого больше не было, повис «над», или «перед», или «в» всепоглощающем Ничто, хрупко, зыбко — балансируя на самом краю, и замер, а подлое сознание не желало меркнуть…
* * *
— Ты что?! — Аллор приподнялся из-за стола, Эльдин положила руку ему на плечо. — Зачем? Это же — конец…
— Ты-то откуда знаешь? — мрачно взглянул на него майа Ауле. — Я сам не знал, пока…
— Что — пока? — Бывший кольценосец, казалось, пригвоздил взглядом Курумо к креслу.
— Ничего. Тебе-то что? — огрызнулся тот. — Когда-нибудь да уничтожила бы. Так нет… А ты и не суйся, и не спрашивай: живешь — и хорошо. Я тебе такого не желаю — и никому не желаю.
— Вот спасибо, — криво усмехнулся Аллор. Учини он Курумо допрос с пристрастием, вряд ли можно было бы узнать больше. Разрозненные сведения собирались в картину, которую цельной назвать можно было бы разве с иронией, но достаточно полную. Эльдин сосредоточенно уставилась в бокал.
— Только опоздал ты немного со своим пожеланием: побывать там я уже успел.
Хмель или его подобие мигом вылетели из головы Курумо.
— Как? Когда? — запинаясь, пробормотал он.
— Было дело. Так я и стал майа, между прочим.
— Вот и не нарывался бы… — Курумо, похоже, потихоньку приходил в себя.
— Я бы тебе посоветовал то же самое, — в тон ему ответил Аллор.
— А что — мне? Чего еще мне бояться? Какого наказания?
— Может, не будем развивать тему? — пискнула нервно Эльдин.
— Отчего же, — мрачно улыбнулся Курумо, — раз такой разговор вышел? Что, в Бездну ту же спихнуть постараются? Ну так когда-нибудь уничтожит — какая разница, где — помнить? В Пустоту отправят — к Мелькору? Так, по крайней мере, оттуда он меня не прогонит — придется ему меня выслушать, а может — бывают же чудеса — и понять. Не простить — таких чудес не бывает. И ладно. А оставят жить… Что же — я и так живу.
— Да, за себя ты не беспокоишься… А за Ауле?
— А что — Ауле? Если ты думаешь, что он — живет, то глубоко заблуждаешься. Он перестал быть собой… Так что ни мне, ни Ауле больней не будет. Знаешь, мертвецам несвойственны живые ощущения…
— И мертвецов можно допечь, — зло бросил Аллор.
— А стоит ли? От этого не им хуже…
— И ты мне говоришь о страхе? — взглянул на него Аллор, покачав головой.
— Да. Но не за себя, а за нее — она-то еще живая. — Майа кивнул в сторону Эльдин.
— Не более, чем он! — подала голос майэ.
— И не менее. Каждый из вас — не один. И на что готов пойти ради другого? На ложь? Убийство? Предательство? Сможете ли вынести разлуку?
— А кому это вообще нужно? — пожала плечами Эльдин, впрочем, слегка побледнев.
— И, собственно, за что? — добавил Аллор.
— Найдется, — процедил Курумо. — Хотя бы за то, что тут с вражьим отродьем пьете, неизвестно чем в Средиземье занимавшимся.
— Ну раз уж найдется, то — не все ли равно, за что и как?
— Вы что, совсем вразнос пошли?
— То есть?
— Ну… так… — Курумо взмахнул рукой, чуть не сбив кубок со стола.
— Что ты, разве мы похожи на ниспровергателей основ…
— Или на разрушителей…
— Вот-вот. Ничего такого мы не делаем.
— И замечательно…
— Слушай, а что ты так за нас беспокоишься?
— Не валмарские вы. — Слово «валмарские» Курумо произнес с непередаваемым выражением.
— А какие же? — сделали недоуменные лица недомайар. — Уже полгода здесь живем.
